Наследница ведьм - Энн Райс

– Ангел Господень, мой святой хранитель. Словасорвались у нее с языка сами по себе. Она с ужасом вдруг поняла, что, несмотряна то что не давала согласия на подобные действия с его стороны, она тем неменее даже не пыталась оказать ему сопротивление. И вдруг ее поразила страшнаямысль: что скажут люди, узнав, что она даже не боролась за свою честь. А междутем все было именно так. Трусливая пассивность, замешательство, вялые попыткисхватить его за плечо и оттолкнуть, которые всякий раз заканчивалисьбезрезультатно – ее ладонь лишь безвольно проскальзывала по гладкому ворсу егопиджака. А в конце концов, когда он неистово ею овладел, она позволила волнеэкстаза захлестнуть ее целиком и унести в море мрака, тишины и умиротворения.

– Зачем? Зачем ты это делаешь? – бормоталаГиффорд. Охватившее ее сладостное ощущение было сродни запаху, исходившему отмужчины. Оно было таким сильным, что у нее даже закружилась голова. Вместе сдвижениями мужского органа внутри ее тела все это создавало впечатление чего-точрезвычайно естественного, благостного и полноценного. В какой-то миг ейпоказалось, что все закончилось, и она перевернулась на бок, но вскоре поняла,что на самом деле даже не шевельнулась, а он продолжал в нее вонзаться снова иснова.

– Милая моя Гиффорд, – пропел Лэшер. –Удостой меня стать твоим женихом в горной долине, в круге. Будь моей невестой.

– Мне кажется… Мне кажется… Ты делаешь мнебольно, – с трудом вымолвила она– О Господи! О Матерь Божья! Помогите мне!Господи! Ну хоть кто-нибудь! Помогите!

И снова ее мольбы потонули в его поцелуе. И еще одна горячаяструя спермы излилась в ее лоно, после чего слегка вытекла наружу и расплыласьпод ее телом. Гиффорд ощутила подъем очередной волны сладострастия, стольсильной, что не смогла ей противостоять. Сначала ее подбросило вверх, потомначало швырять из стороны в сторону.

– Помогите мне! Кто-нибудь…

– Здесь никого нет, дорогая. В этом заключается секретнашей вселенной, – проговорил он. – Это моя участь и мои слезы. И моепослание миру. Чрезвычайно приятно, не правда ли? Всю свою жизнь ты говориласебе, что это не имеет для тебя никакого значения…

– Да…

– Говорила, что существуют более возвышенные вещи.Теперь ты знаешь, ты знаешь, почему люди рискуют жизнью ради каких-тонескольких мгновений. Ради чисто плотского удовольствия. Ради этого экстаза.

– Да.

– Теперь ты знаешь, что, кем бы ты ни была прежде, кембы ты ни была всегда, живой ты стала только сейчас, со мной. Когда я внутритебя, а ты ощущаешь лишь собственное тело, и все остальное на свете пересталодля тебя существовать. Драгоценная моя Гиффорд.

– Да

– Принеси мне ребенка. Представь, Гиффорд. Представьтолько его маленькие ручки и ножки. Представь, как он просыпается. И вытащи егоиз мрака. Стань чародейкой моих снов, Гиффорд. Матерью моего ребенка.

Солнце светило прямо над головой, и в тяжелом свитере ейбыло жарко и неудобно. Ее разбудила сильная боль внутри, которая толкала еевверх, заставляя выбраться из тумана и приоткрыть глаза. Но стоило ей этосделать, как она тотчас сощурилась, потому что над ней простиралось яркое небо.

Боль скручивала ее, поднималась пульсирующими волнамиоткуда-то изнутри, накатывала невыносимыми спазмами. Это были родовые схватки!Она провела рукой между ног, и, почувствовав влагу, подняла пальцы к лицу. Онибыли в крови, капля которой упала ей на щеку. Она явственно это ощутила Равнокак видела, какой огненно-красной была ее кровь. Настолько красной, что даженичуть не померкла в отсветах слепящего солнечного света

Неожиданно ее окатило ледяной водой. Огромные волны товздымались и падали прямо на нее, то, словно поглощенные ветром, исчезали внебытие. Гиффорд лежала на берегу залива. На востоке вставало солнце.Выбравшись из-за кудлатых гор-облаков, оно уже пустилось в свое очередноепутешествие по голубому небосклону.

– Ты видишь это? – жутким шепотом спросила она

– Прости, дорогая, – ответил он.

Лэшер стоял поодаль от нее, и на фоне яркого морскогопейзажа она могла различить лишь темные очертания его фигуры; отчетливовыделялись разве что его длинные, развевающиеся на ветру волосы. Она вдругвспомнила, какими они были шелковистыми, какими красивыми и какой дивныйисточали аромат. Но сейчас Лэшер был для нее просто маячившим вдалеке силуэтом.Правда, она явственно ощущала его запах, а также слышала голос… Но не болеетого…

– Прости меня, драгоценная моя. Без этого я не мыслюсвоей жизни. Знаю, ты старалась. Прости, дорогая моя, любимая моя Гиффорд. Я нехотел причинять тебе боль.

Мы оба старались. Господи! Прости меня! Что мне делать,Гиффорд?

И вновь наступила тишина, которую нарушал только шумпадающих волн.

Куда он подевался? Куда запропастился ее худой, кактростинка, Христос с мягкими блестящими волосами, который так долго беседовал сней? Вода омывала ей лицо, и это было очень приятно. Она пыталась вспомнить, очем он ей рассказывал. Кажется, он говорил что-то о том, как он пойдет вкакой-то маленький городок и найдет в хлеве детскую колыбельку и маленькогогипсового Христа Говорил о братьях-монахах в коричневых одеждах и о том, что онсам желал стать не священником, а только одним из братьев. «Но ты предназначендля большего», – убеждала его она

На мгновение сквозь боль ее пронзило острое чувство потери –ощущение навечно утраченных слов, часов и образов. Помнится, она сказала ему,что тоже была в Ассизах [23] и что ее святым был Франциск Ассизский. Просилавытащить у нее из сумочки орден. Это был орден Святого Михаила, но все равно онбыл ей нужен. Он все понял. Тот, кто понимает святого Франциска, тот поймет исвятого Михаила. Тот поймет всех святых. Она хотела его о чем-то спросить, ноон продолжал рассказывать ей о песнях, которые любил. Ему нравилось петьпо-итальянски и исполнять латинские гимны. В них не было ничего премудрого. Вних говорилось о солнечных холмах Италии и о том, как холодный туман сгущаетсянад Доннелейтом.

Гиффорд почувствовала тошноту и вкус соли на губах. Руки еезанемели от холода. Вода обжигала ее! Накатившиеся волны перевернули ее надругой бок, и песок больно впился ей в щеку. Боль в животе стала невыносимой.

О боже, ты не можешь представить себе такую боль и не… Что?Помоги же мне!

Она опять перевернулась на правый бок, посмотрела на сияющийзалив и на утро, представшее ее глазам во всем своем великолепии. Господи, этовсе случилось на самом деле, и она не смогла это остановить! А теперь этопревратилось в массу изливающихся из нее, произносимых шепотом тайн и угроз… Иэто убило ее.