Страсти в нашем разуме. Стратегическая роль эмоций - Роберт Фрэнк

Насколько надежны различные ключи к эмоциям? И насколько хорошо среднестатистический человек умеет их истолковывать? Мы знаем, что даже в самых благоприятных обстоятельствах наша способность распознавать определенные эмоции несовершенна. Даже опытный эксперт по работе с детектором лжи, в распоряжении которого имеется всевозможная информация, каковой лишены мы, часто допускает ошибки[101].

В двух недавних статьях исследуются результаты 16 опубликованных работ, которые оценивали, насколько успешно непрофессиональные наблюдатели справляются с выявлением обмана[102]. В 14 из 16 исследований точность была существенно выше случайной[103]. Никто из подопытных в этих экспериментах не имел доступа к специальному оборудованию. Они полагались только на собственные чувства и использовали различные сигналы того рода, что описывались в главе VI. Они «с большей вероятностью воспринимали как ложные те сообщения, передавая которые люди реже смотрели в глаза, меньше улыбались, чаще меняли позу, дольше медлили с ответом, говорили медленнее, допускали больше недочетов в речи, дольше колебались, когда заговаривали, и говорили более высоким голосом»[104]. Исследователи отмечают, что «[хотя] сигналов, которые надежно предсказывают восприятие обмана, больше, чем собственно обмана, в целом соответствие между сигналами обмана и сигналами, которые использовались воспринимающим в своих суждения, велико»[105].

Некоторые особенности личности, по-видимому, помогают предсказать наличие навыков по выявлению лжи[106]. Компанейские люди, те, кто считают, что человеческая природа сложна, те, кто чуток в социальных отношениях, и в особенности люди с обостренной способностью к самонаблюдению — весьма чувствительные к собственной самопрезентации и к самопрезентации других людей в ситуации общения — все эти люди показывают результаты выше среднего. Так называемый макиавеллистский тип личности умеет очень хорошо лгать, зато удивительным образом не слишком превосходит других в способности замечать ложь.

Хотя в большинстве исследований точность в различении правды и лжи статистически выше случайной, а некоторые индивиды справляются с этим исключительно успешно, уровни средней точности не слишком высоки в абсолютных категориях. Размышляя о том, что из этого следует для модели обязательства, мы должны учитывать, что все эти исследования были рассчитаны на проверку того, можно ли заметить обман при мимолетной встрече с совершенно незнакомым человеком. Во многих случаях личный контакт даже не предполагался, вместо этого от участников эксперимента требовалось полагаться на записанную презентацию потенциальных обманщиков.

Надо ли говорить, что это едва ли идеальные условия для испытания способностей людей выявлять симптомы эмоций? Как мы видели, многие из сигналов не так легко уловить, и то, что в одном случае является надежным сигналом, перестает быть таковым в другом. Требуется время, чтобы распознать нормальный шаблон речи человека, его жестикуляцию и другие характерные особенности манеры держаться, и экспериментальные исследования просто не дают этой возможности. Исследования обмана лишь сообщают нам, что надежные ключи к эмоциональным состояниям существуют, однако среднестатистический человек не слишком умело может распознавать их при кратковременном контакте.

Модель обязательства не требует, чтобы важные решения — кому доверять — принимались на основе впечатлений, полученных во время одной-единственной короткой встречи[107]. Чтобы нравственные чувства помогали решить проблему обязательства, достаточно, чтобы посторонние люди могли распознавать их наличие с разумными издержками. Если этого можно добиться за одну встречу, как указывает по крайней мере часть данных, тем лучше. Но механизм может действовать, даже если требуется гораздо более продолжительный контакт.

Правда ли, что «сотрудничающих» можно узнать по внешним признакам? Или же они выглядят примерно так же, как предатели? Вместе со своими коллегами по Корнелльскому университету — психологами Томом Джиловичем и Деннисом Риганом — я провел серию экспериментов, чтобы ответить на эти вопросы[108]. В них принимали участие добровольцы, разыгрывавшие друг с другом простую дилемму заключенного. Многие из них были студентами, у которых изучение дилеммы заключенного входит в программу. Для других был проведен предварительный инструктаж, очень похожий на тот, что описан в главе II.

После инструктажа добровольцам было сказано, что они будут играть в игру с каждым из двух других человек. Матрица выигрышей, показанная в табл. VII.1, была одной и той же для каждой игры. Добровольцам сказали, что игра будет вестись на настоящие деньги и что никто из других игроков не узнает, как их партнеры отвечали в каждом раунде игры. (Ниже подробнее описывается, как поддерживалась конфиденциальность.)

Добровольцам было сказано, что цель эксперимента — определить, могут ли люди предсказать, будет их партнер сотрудничать или предавать. Перед началом игры каждой группе из трех человек было дано приблизительно 30 минут на то, чтобы познакомиться друг с другом. В это время они имели право обсуждать любые темы, какие пожелают. Они даже имели право договариваться друг с другом об игре.