Страсти в нашем разуме. Стратегическая роль эмоций - Роберт Фрэнк

Таким образом, в двух тесно связанных друг с другом экспериментах мы выяснили, что тенденция к сотрудничеству очень сильно зависит от того, как структурировано взаимодействие между участниками. В одном варианте участникам разрешалось общаться всего 10 минут вместо получаса и запрещалось давать обещания о сотрудничестве. Во втором варианте им разрешалось общаться целых 30 минут, но снова запрещалось договариваться относительно того, как играть. Общая доля сотрудничества была ниже в первом варианте (37%), чем во втором (61%), и в обоих случаях ниже, чем в базовом варианте нашего эксперимента (68%). Кроме того, как и ожидалось, точность предсказаний была существенно ниже в обоих вариантах, чем в базовом эксперименте.

Закономерность, наблюдаемая во всех трех версиях эксперимента, но более ярко выраженная в базовом варианте, состоит в том, что участники ведут себя так, как, по их предсказаниям, должны себя повести их партнеры. В базовом варианте, например, 83% участников, которые предсказывали, что их партнеры будут сотрудничать, сами тоже сотрудничали. Аналогично 85% участников, которые предсказывали предательство, и сами предавали.

Одна из возможных интерпретаций наших результатов: люди решают сотрудничать или предавать — хотя бы частично — на основе качества их взаимодействия с конкретными индивидами. Если, например, пара людей взаимодействует легко и по-дружески, каждый имеет больше шансов испытывать к другому уважение и быть мотивированным этим чувством на сотрудничество. И наоборот, те, кто по каким-либо причинам не может установить отношений, опасаются, что их партнер предаст, и потому с большей вероятностью сами склоняются к предательству. В будущих экспериментах мы изучим эти возможности, предложив участникам заполнить на выходе анкету, в которой они должны будут описать причины своих реакций.

Идея, что приятное взаимодействие может побудить к сотрудничеству, согласуется с базовым посылом модели обязательства, в которой такую важную роль играет симпатия. В свою очередь, модель эгоистического интереса говорит о том, что поведение в дилемме заключенного не должно никак зависеть от качества интеракции. Неважно, гладко или нет прошло взаимодействие, господствующей стратегией с чисто материалистической точки зрения должно быть предательство.

Во избежание возможной путаницы я должен подчеркнуть, что задача нашего эксперимента была не в том, чтобы посмотреть, успешнее ли сотрудничающие в дилемме заключенного. В действительности, структура игры такова, что они с неизбежностью менее удачливы. Выгода от склонности к сотрудничеству, если она есть, — в способности распознавать других сотрудничающих и взаимодействовать с ними избирательно. В нашем эксперименте, конечно, не было возможности для избирательного взаимодействия. Каждому участнику приходилось играть с двумя другими, включенными в группу. Но так как наши участники предсказывали результаты своих партнеров значительно лучше, чем мог бы это сделать случай, мы знаем, что многие из них могли избежать эксплуатации, если бы им была дана такая возможность.

Хотя эти предварительные результаты показательны, они отнюдь не являются окончательными. В отличие от опыта в реальном мире наш эксперимент не позволяет посмотреть, как ведут себя люди в разнообразных обстоятельствах, в том числе тяжелых. Если бы даже позволял, оставалась бы проблема интерпретации индивидуальных различий в выражении, манере держаться и жестах. Последняя трудность, как мы видели в главе VI, состоит в том, что паттерн, который у одного человека указывает на обман, в случае другого будет совершенно невинен.

Помня об этих трудностях, мы можем сказать, что наш эксперимент с дилеммой заключенного образует «строгую» проверку модели обязательства. (Строгая проверка гипотезы — это такая проверка, которая, если ее выдержать, подтверждает гипотезу, но если не выдержать, не дает реального основания в ней усомниться. Например, мы можем проверить заявление Смит о том, что у нее необыкновенно хорошая память, попросив ее сначала прочесть страницы 1-5 телефонной книги, закрыть книгу и затем назвать 563-е имя и номер телефона. Если она сможет это сделать, мы будем знать, что у нее хорошая память, но если она провалится, мы не можем сказать, что это не так.) По очевидным причинам строгие проверки — давнишние фавориты у исследователей: их любимая гипотеза имеет шанс завоевать поддержку, но если у нее ничего не выйдет, она в действительности ничего не теряет.

Чтобы механизм обязательства заработал, напомним, необходимо только, чтобы люди имели возможность делать статистически надежные заключения о характере с разумными издержками. Хотя, очевидно, было бы неплохо, если бы это можно было делать быстро, мгновенность суждения не важна. Неспособность их сделать не подразумевает, что их нельзя будет сделать при более обширной информации. Так, даже если, вопреки нашим результатам, люди в действительности не слишком умели бы распознавать предателей при краткосрочных встречах, мы бы все равно продолжали спрашивать себя, не исправил бы положение более продолжительный контакт.

Реальный вопрос, таким образом, состоит в следующем: возможно ли (если потребуется после продолжительного знакомства) узнать что-либо о вероятности, что человек поведет себя как оппортунист? Если да, тогда в модели обязательства возникнет и будет процветать склонность саботировать побуждения эгоистического интереса. В противном случае эта модель потерпит неудачу.

Основной вопрос очень похож на тот, который мы рассматривали в простом мысленном эксперименте в главе I: знаете ли вы кого-либо, кто скорее всего не будет склонен обманывать, даже если знает, что нет возможности разоблачения? Предположив, что да, однако, заметьте, как трудно дать фактические доказательства вашего убеждения. Вы не могли рациональным путем вывести это заключение из вашего опыта, потому что если ранее человек обманывал в такой ситуации, вы об этом знать не могли. И снова ответ «да» в этом мысленном эксперименте означает, что вы можете угадать внутренние мотивы по крайней мере некоторых людей.

Дилемма заключенного подтверждает догадку, что мы можем распознать неоппортунистического человека. То, что мы можем это сделать, является центральным допущением, на котором основывается модель обязательства. Из этого допущения логически следует, что неоппортунистическое поведение появится и сохранится даже в материальном мире, в котором царит безжалостная конкуренция. Мы, таким образом, можем признать, что в конечном счете материальные силы управляют поведением, но в то же время отбросить идею, что людьми всегда и повсюду управляет только материальный эгоистический интерес. А как мы увидим в последующих главах, эта перспектива помогает справиться с целым рядом фактов, с которыми модель эгоистического интереса справиться не может.

Основная идея модели обязательства близко соотносится с тем, что философы морали в XVII веке говорили о мотивах нравственного действия. Дэвид Юм, например, полагал, что мораль основывается на чувстве, а не на логике, и самым главным чувством является симпатия. Симпатия также играла важную роль в более сложной схеме Адама Смита, в которой главной мотивирующей силой было желание каждого доставить удовольствие «беспристрастному наблюдателю».