Голубоглазый дьявол - Лиза Клейпас

«Ты и Тодд… вы - друзья уже долгое время?» Я кивнула. «Со средней школы».

Нахмуренная складка между тёмных бровей. «Ты встречалась когда-нибудь с ним?»

«Ты имеешь в виду свидания? Нет».

Его выражение лица прояснилось, словно мой ответ подтвердил что-то, о чём он размышлял. «Он – гей, тогда».

«Ну, нет. Тодд относится к типу ’сойдёт всё’. У него бывают взаимоотношения и с мужчинами, и с женщинами. Он открыт для любой возможности, потому что для него внешность человека – всего лишь упаковка. Это весьма просвещённая точка зрения, если поразмышлять над этим».

«Я непросвещенный», сказал Харди ровно. «Я интересуюсь только упаковкой, которая включает в себя груди». И его взгляд на миг скользнул по моей груди с интересом, который я посчитала несколько неуместным, принимая во внимание отсутствие у меня объёмов. Он снова посмотрел мне в глаза. «Хэвэн, тут такое дело, я иду завтра вечером… на открытие театра…»

«Харрисберг?» Известный по всей стране театр перенёс в течение года реконструкцию после того, как подземный уровень был разрушен наводнением. Открытие произойдёт с участием местных и национальных знаменитостей, не говоря уже о политической и светской элите Техаса. «Я иду туда с Тоддом».

«Один из моих партнёров сделал пожертвование в интересах нашей кампании. Так что меня тоже туда заарканили».

У меня возникло впечатление, что Харди собирался попросить меня пойти с ним. Как на свидание. Я почувствовала, как начинаю испытывать жар и задыхаться от этой мысли. Я не была готова к свиданию ни с кем, и особенно с ним. «Возможно, мы увидимся там». Я пыталась казаться беззаботной. «Но если наши дорожки не пересекутся… желаю тебе хорошо провести вечер».

«Тебе тоже».

«Хорошо. Увидимся позже». Я повернулась и стала неуклюже искать дверную ручку. Он потянулся вокруг меня и схватил её. «Дай я открою».

Я ждала с паническим нетерпением, готовая бежать. Но Харди помедлил перед тем, как открыть дверь.

«Хэвэн». Он подождал, пока я повернулась к нему, моё тело поравнялось с его телом, совершенно не касаясь друг друга. Осознание близости наших тел было таким сильным, что я могла почти чувствовать его давление на мою кожу, его твёрдость и вес. Я не могла удержаться, чтобы не подумать, на что был бы похож секс с ним, стал бы он тискать и причинять боль, или был бы нежным.

А потом я подумала, бил ли он когда-нибудь женщину.

Почему-то я не могла представить себе это, эти мощные руки, причиняющие вред кому-нибудь более слабому, чем он сам, разбивающие посуду, оставляющие синяки. Ник научил меня тому, что невообразимые вещи были возможны.

Когда я действительно наберусь мужества попытаться снова, это не будет с неким чрезмерно мускулистым существом. Но, может, это было частью влечения - осознавать глубоко внутри, что настоящие чувства, настоящая привязанность никогда не могла произойти с Харди.

Я посмотрела в его глаза, загипнотизированная их голубизной. Даже зная, как неправильно это было, я хотела утонуть в них, просто растянуться на этом большом, крепком теле и… расслабиться. Дышать. Доверять.

«Останься», сказал он тихо, «Выпей со мной вина».

«Тебе… тебе надо в душ».

Медленный оскал раздвинул его рот. «И душ тоже можешь со мной принять».

«Точно», сказала я мрачно, когда мой разум наполнился видениями намыленной мужской кожи и скользких от воды мускул. «Как бы не так».

Харди открыл дверь и позволил мне сбежать. «Было бы весело», крикнул он мне вдогонку, пока я шла по коридору.

И я вынуждена была спрятать улыбку, не осмеливаясь обернуться.

После этого я чувствовала себя беспокойной всю ночь, мой сон прерывался сновидениями, и утром я проснулась с головной болью и в дурном настроении. Я осознала, что каждая случайная встреча с Харди начинала ощущаться, как предварительные ласки.

«Звёздное впечатление» было темой вечера, особенностью которого стало то, что все певцы и музыканты свидетельствовали своё почтение братьям Гершвин. Как минимум пятьсот человек пробиралось в здание, пока лёгкая, джазовая музыка заполняла воздух.

Гершвин был прекрасным выбором для вечера, придавая ему ощущение спонтанных, собранных наспех удовольствий.

Харрисбург фактически состоял из двух этажей, верхний этаж был около четырёх ярусов высотой, представляя собой широкий традиционный амфитеатр для постановок представлений. Но нижний амфитеатр показался мне более интересным. Это была модульная сцена с сегментным полом, каждый сегмент был установлен на своих собственных независимых пневматических поршнях. Таким образом, полу можно было придать любую форму, в зависимости от потребностей постановки. Стены тоже были сегментированные, предоставляющие простор для всевозможных реализаций замысла.

Хотя я была невосприимчива к Тодду в плане романтических чувств, мне очень нравилось, как он выглядел в смокинге. Судя по взглядам, которые на него бросали, многим другим людям тоже. Он был по-кошачьи лоснящимся в смокинге, висящем со свободной элегантностью на его худощавом теле.

Тодд свозил меня в бутик и выбрал мне платье - простое длинное, чёрное облегающее платье с монашеским вырезом и чёрными бархатными ремешками. Передняя часть платья был относительно скромной, но вырез на спине был таким низким, что я не смогла надеть никакого нижнего белья.

«Есть одна хорошая вещь в том, чтобы не иметь большие груди», сказал мне Тодд. «Тебе не нужен бюстгальтер, чтобы выглядеть дерзкой».

«Я не волнуюсь о виде спереди», сказала я. «Или о том, что дерзко выгляжу. Что меня беспокоит, так это то, что я чувствую гуляющий ветерок в местах, где обычно не светит солнце».

Но Тодд пристально изучил мой вид сзади и заверил меня, что я не выставляла напоказ половинок своих ягодиц. Ничего нельзя было увидеть, сказал он, до тех пор, пока кто-нибудь не стал бы надо мной и не заглянул бы мне прямо вниз на спину.

Как я и ожидала, большая часть моей семьи была здесь, включая папу, Либерти и всех трёх моих братьев. Либерти выглядела восхитительно в красном шелковом платье, мерцающая ткань которого ниспадала складками и извивалась вокруг её роскошного тела.

«Не могу оторвать глаз от твоей жены», сказал Тодд Гейджу. «Это как смотреть на огонь».

Гейдж оскалился, обняв рукой Либерти. Оркестр начал исполнять "Embraceable You", и Либерти посмотрела на него. «Ты хочешь танцевать», сказал Гейдж, интерпретируя её ожидающий взгляд, и она кивнула. Он взял её за руку и прошептал, «Ну, давай», низким тоном, заставив её покраснеть. Их пальцы крепко сплелись, когда он её уводил.

«Она хорошо тебя выдрессировала, парень», крикнул Тодд им вслед, и сел рядом со мной и Джеком. На другом конце стола нескончаемая процессия людей подходила засвидетельствовать почтение моему отцу.

«Она идёт ему на пользу», заметил Джек, глядя, как Либерти танцевала с моим братом.