Забытый берег - Владимир Евдокимов

— Это что за буквы?

— Место печати.

— Какой?

Не надо было спрашивать. А не спросить я тоже не мог.

— Никакой. Вы, Аксёнов, везде смысл ищете. Это хорошо, да не туда смотрите. Смысл этой затёски не в буквах, а в том, что она указывает на подозрительное место. А буквы я поставил, чтобы отличить свою затёску от возможной другой. Расшифровывается так: Москва — Петербург. Мама — папа. Мимо проходил…

— Кто? Ах да…

— Можно проще.

— Как?

Зенков посмотрел на меня, как на идиота, и до меня наконец дошло, что эти буквы он вырезал наобум, а расшифровывать их можно до бесконечности: милости прошу, Михаил Пуговкин, муха пролетела…

— А как вы определили?

— Грунт насыпной, холмик со временем обязательно даёт осадку. Копать вы могли только вдоль рядов. Вдоль рядов я и искал. Со временем следы заплывают, но я искал хорошо, упорно и нашёл в посадках три таких места с просадкой грунта. То, что вы привели нас сюда, на одно из них, означает верное решение. Грубо говоря, мы пришли.

И вот уже висели в соседнем ряду на ветках плащи, под ними размещались рюкзаки — старые, брезентовые, объёмистые. Их оказалось два, один — пустой. Откуда он взялся? Я быстро привык к тишине открытого пространства. В ней незаметно растворился интерес к оставшемуся за Волгой миру. Мелькнули только в воображении каменные барсы у здания вокзала в Казани и показались персонажами фантастического фильма о событиях где-то на другой планете. А перед глазами жили стволы, голые ветви, серое небо над головой и белый снег. Ну, конечно, не белый, а серый, с желтоватым, а то и с голубым отливом.

Несколько дубовых ветвей мешали, но топора Зенков не приготовил. Маху дал? Лопатой, конечно, тоже можно эти сучья обрубить, но будет долго, и жаль лопату портить. А Зенков из рюкзака достал маленькую ножовку, вынул её из футляра и легко спилил сучья. Вот так. Если он не инженер, то кто?

Тонкие ледяные прослои в снегу указывали на оттепели, зима нехолодная, и дай-то бог, чтобы грунт промёрз неглубоко.

Площадку мы зачистили быстро. На открывшейся земле лежали кое-где жёлтые дубовые листья, торчали зелёные травинки. В соседнем ряду расстелили полиэтиленовую плёнку, чтобы складывать на неё грунт, а половину завернули вверх. Получилась односкатная крыша, и её за углы привязали к деревьям, чтобы грунт не было видно сверху. Цвет у плёнки был мраморный, и если прищуриться, то она сливалась со снегом — Зенков и это предусмотрел. Вряд ли появятся сегодня облётчики газопроводов: видимость слабая, но всё же земляные работы с воздуха как на ладони, и если он и это продумал, тогда, конечно, Зенков — инженер с большой буквы. Ещё одну такого же цвета плёнку вытянули в продолжение раскопа, чтобы, если что: сразу закрыть раскоп и в нём же, под плёнкой, скрыться самим.

— Владимир! — Мне надоела молчаливая работа. — Ведь вероятность того, что эти облётчики нас заметят, есть! Маскировка — маскировкой, но опытные же люди…

— Конечно, — согласился Зенков.

— И что тогда?

— Тогда они сообщат смотрителю в Кривоносово, и он быстро приедет сюда наводить порядок.

— Так снег же кругом!

— На снегоходе и приедет. Ружьё на всякий случай захватит. Поинтересуется, вызовет полицию. Или заранее вызовет.

Почему он так спокойно говорил об этом? Ведь опасался, меня встревожил, а теперь, пожалуйста, спокоен…

— И что тогда нам делать?

— Ничего. Нас, конечно, задержат до выяснения обстоятельств, а это плохо. Мне плохо, потому что канитель настанет — допросы, протоколы, объяснения, а это потеря времени. А вам плохо, потому что в результате этой канители отправитесь вы, Аксёнов, на нары. Может быть. А может, и нет. Но жизнь у вас начнётся другая.

Он радостно улыбался, с удовольствием поглядывая по сторонам. Я тоже оглянулся — там, в стороне Волги, небо казалось светлее.

— Это я к тому, — потянувшись, сказал Зенков, — чтобы вы проявляли усердие в работе. Во-первых! А во-вторых, когда вас начнут допрашивать, валите всё на Латалина.

Быстро глянув мне в глаза и, должно быть, заметив в них что-то для себя забавное, он расхохотался.

— Плохо, что вы не читаете серьёзных книг, профессор! Техническая литература — хорошо, но она основана на понятиях, а здесь образы нужны. Ведь как сказано, например, в Библии? Там сказано так: Ирад родил Мехиаэля, Мехиаэль родил Мафусала, Мафусал родил Ламеха…

Он потешался так, будто был уверен: ничего с ним не случится, а со мной может произойти, и он меня, получается, дразнил. Откуда такой хладнокровный цинизм? Но если нас действительно заметят облётчики? Тогда у нас, а главное, конечно, у меня, будет минимум час. Тогда и буду думать. Часа хватит? Скорее всего, Зенков примерно так же полагал, потому заранее и не волновался. Вот оно как…

— При чём здесь Библия?

— А вы так же станете отвечать следователю на допросе, а потом и суду — дескать, Виноградова убил Конев, Конева убил Латалин, где Латалин — мне неизвестно, а вот я, Аксёнов, ни в чём не виноватый человек! Я вообще случайно здесь оказался. Мимо проходил!

Он добродушно похохатывал — будто мы не доставать Пашу Виноградова сюда пришли, а червей копать для рыбной ловли. Инфернальным человеком этот Владимир Зенков оказался. Страшным.

Рассиживаться не стали. Я лопатой почистил снег, а Зенков расположился, примерился и, высоко замахнувшись, ударил кайлой в грунт. Нам повезло: земля под снегом промёрзла едва-едва, да и то не сплошь. Впрочем, мы не замеряли, и даже словом не обмолвились — и без того стало ясно, что нам повезло. Приноровились не сразу: наловчились стоять, где надо, выверили движения, и пошло-поехало — медленно, уверенно и аккуратно.

Работали молча. Появились сосредоточенность и старательность, как в детские времена: тогда все дела казались значительными и хватало нескольких слов взрослых знающих людей, чтобы почувствовать важность и ответственность. Так и мы. Зенков постепенно отколупывал куски грунта, я поддевал их лопатой и медленно переносил на плёнку. Укладывал в ряд, строго рассчитывая будущие обратные движения — нам ведь придётся и закапывать яму! И я продолжал бы молча работать, да не вытерпел: от нервного напряжения проснулся бес научной любознательности! Хотя почему научной — скорее, житейской… И потому получилась обыкновенная дурость. Вот никак я не мог понять: как мы будем вынимать тело, как паковать, каким образом перевозить? Остановит полиция, проверит груз — и что? Понятно, что дело это тайное, нелегальное, но хотя бы мешок, чехол пластиковый, санки, что ли, прихватили бы… Я долго сдерживался, опасался, но всё же спросил:

— Скажите, Владимир, а как вы думаете транспортировать тело?

Конечно, доктор наук же! Сказал бы «перевозить», так нет, по-умному выразился — «транспортировать»!