Темный инстинкт - Татьяна Степанова

— Нет, нет, мне, наверное, все показалось. — Она все прятала лицо в подушки. — Не надо ссориться, ребята, прошу вас. Пожалуйста, идите спать. Дима, Петя, Егорушка — пожалуйста. Я.., нет, Лисенок, и ты тоже — иди, прошу. Все хорошо. Видишь? Я уже совсем почти успокоилась. Просто — нервы. Сегодня ужасный, ужасный, ужасный день! — плечи ее затряслись от рыданий. — Извините меня, я…

— Вот что, все марш отсюда. Все, все! Марш! — Майя Тихоновна начала выталкивать всех из спальни. — К себе" к себе — нечего тут делать. Мы сами тут с Шурочкой управимся. Шурочка, голубчик, принеси мне из моей комнаты мохеровую кофту. И, если не трудно, чайку организуй.

Сейчас, Мариночка, с лимончиком выпьешь горяченького — успокоишься. Это все жар у тебя. Вот и привиделось бог знает что. А вы что, молодые люди? — она обернулась к Мещерскому. — Уж, пожалуйста, и вы тоже — идите.

— Но мы бы хотели все же выяснить, что произошло! — заартачился тот.

— Пойдем, — Кравченко хмурился.

— Но мы должны…

— Пой-дем.

Все начали нехотя расходиться. Георгий Шипов, как был полуголый, вышел на открытую террасу и стоял там, облитый лунным светом, точно юный античный бог, изваянный из мрамора. Бультерьер, появившийся в зале с непростительным опозданием, теперь легонько поскуливал и скреб в захлопнутую хозяином дверь.

Когда приятели поднялись к себе, Мещерский в сердцах стукнул кулаком по створке шкафа-купе:

— Черт-те что! Сумасшедший дом.

— Она смертельно испугалась, Серега, — Кравченко опустился на постель. — Ты обратил внимание на ее зрачки?

— Мне только и делать было, что на зрачки пялиться!

Там.., там темно — ночник же один!

— У нее остекленелый взгляд.

— Она какое-то лекарство принимает. Наверняка снотворное.

— Зверева смертельно испугалась, — повторил Кравченко веско. — Это даже я, толстокожий, почуял. Только вот чего? Или кого? А этот гитлерюгенд-то, — он хмыкнул. — Зигфрид-то наш доморощенный, ах какой резкий мальчик, а? Кстати, ты видел, как он вошел в спальню?

— Нет.

— И я — нет. Хотя стоял в дверях. Мимо меня он не проходил.

Они переглянулись.

— Может, мы просто не заметили? — пробормотал Мещерский. — Наверняка не заметили! Ведь мы не следили специально.

— Вот то-то и оно, — Кравченко вздохнул.

— Мне не мешало бы отправиться с тобой и самому все проконтролировать, — мечтал Мещерский, когда на следующее утро сразу после завтрака (за столом на этот раз сидели все, даже Зверева, и старательно делали вид, что ночью ничего странного не произошло) Кравченко по телефону связывался с отделом внутренних дел.

— Мне надо самому взглянуть на результаты осмотра тела, — продолжил он. — С чужих слов какие-либо выводы делать крайне сложно.

— Я тебе все расскажу, — пообещал Кравченко. — Но сам понимаешь, с Сидоровым тебе общаться пока не резон, а то еще спугнешь его.

— Он же прекрасно понимает, что у тебя нет от меня секретов.

— Ну, понимать — это одно, а убедиться наверняка — совсем другое. Огорчиться можно, в недоверие впасть.

А это грех. Да ладно тебе ныть, к обеду все и так узнаешь, дольше я в морге нипочем не выдержу. К тому же не забывай: наш сельский детектор требует от меня подробной информации. А мне сейчас недосуг отвлекаться на всю эту нервную атмосферу, — Кравченко скривил губы. — Я и так ночь не спал с их художествами. Ну а ты, Серега, как барометр тут. В общем, лови настроения. Алло, это милиция?

Будьте добры Сидорова к телефону. Алло, Шура, это я.

Уже! Ну — как скажешь. Ага. Понял. Ну естественно…

Ключи от «Хонды» Кравченко снова получил у Агахана Файруза. Как обычно, тот был сама вежливость:

— Можете, Вадим, оставить ключи у себя. А ключи от других машин и от гаража — если вам они потребуются — я немедленно предоставлю по первой вашей просьбе. А от лица Марины Ивановны и от себя говорю: «Ин хане мал-е ход-е тунэ», — и тут же перевел с виноватой улыбкой:

— Этот дом — ваш, — и протянул Кравченко толстый конверт.

— Благодарю, Агахан, — Кравченко спрятал деньги в карман не считая: на первоначальные расходы хватит, а там выудим еще. Можно ни в чем себе не отказывать.

В саду, направляясь к машине, он наткнулся на Шипова-младшего. Парень вроде бы загорал в плетеном кресле, потягивая из бутылки коку. Кравченко, однако, отметил, что Шипов поставил свое кресло так, чтобы сидеть лицом к окнам зверевской спальни (хотя для солнечной ванны удобнее было бы развернуть его спиной к дому). На коленях Шилова покоился крошечный приемник.

— Погоду не передавали? — осведомился на ходу Кравченко. — Что-то, я смотрю, тучи клубятся, не было бы дождя.

Шипов покачал головой: то ли тучи отрицал, то ли прогноз погоды — и нажал кнопку громкости. По радио пела Зверева. Кравченко сразу узнал ее голос. Прислушался к речитативу: «Condotta ellera in с ceppi» — отчетливая итальянская фраза, смысла которой он, увы, не понял, дышала тревогой и скорбью. Низкое меццо-сопрано словно рассказывало о чем-то грозном, неумолимо надвигающемся.

— Концерт? — спросил Кравченко, останавливаясь. — Или опера?

— Верди. «Трубадур». — Шипов наклонил голову.

Взгляд его оставался отрешенным, устремленным на окна спальни.

«Ишь, меломан!» — Кравченко решительно зашагал к машине и тут вспомнил утренние сомнения Мещерского:

«А ты не считаешь, что после ночного происшествия нам надо предпринять какие-то меры по охране Марины Ивановны? Если к ней действительно кто-то проник и так ее напугал, то нам следовало бы…»

"Сидеть пришпиленными к ее юбке мы все равно не можем, — с досадой возразил тогда Кравченко. — Наши прямые обязательства перед ней какие? То-то. Поиск убийцы ее мужа. И — финита. А личная охрана… Нет, Серега, в семье подобные вещи обставить практически невозможно.

Семья — микрокосм. Тут все внутри. Ну как можно отгородить человека от его близких, а? Ну, приколоться, конечно, можно: попробовать, попытаться. А фактически — ни черта из этого не выйдет. Да и сама она такого надзора за собой не потерпит. Конечно, если дело дойдет до подобного абсурда и Зверева прямо попросит нас о подобном, мы, естественно, окажем ей возможное содействие, но… выглядеть все это будет, думаю, весьма нелепо и смешно".

«Но ты же сам сказал, что она смертельно испугалась!»

«А сегодня, судя по ее лицу, я бы этого утверждать не решился. Это, как говаривал Наполеон, „была прошлая ночь“. Солнышко пригрело, страхи рассеялись, не до конца, но… В общем, если хочешь, таскайся за ней по пятам — дело твое. Только она турнет тебя скоренько и права будет на все сто. И потом.., я не думаю, что в данную минуту Зверевой действительно что-то реально угрожает. Нет, нет — не в ней тут дело».