Темный инстинкт - Татьяна Степанова

Новлянский встал и "отошел к роялю. Было видно, что он зол как черт.

— Что о тебе люди подумают? — процедил он. — Ты на себя в зеркало полюбуйся, на кого ты похожа, и подумай.

Что чужие могут о тебе…

— Чужие? А теперь тут чужих нет. Пит. Тут теперь все свои, в доску. Родненькие. В одной мы ведь лодке, так, Сереженька?

Мещерский насторожился: она впервые назвала его по имени. Да еще так ехидно-ласково.

— Вот его наняли, чтобы он нашел убийцу кастрата, — Новлянская уколола Мещерского тонким пальчиком в грудь. — И его длинного приятеля тоже. Этого воображалу.

Ты прекрасно, Пит, это знаешь. Говорю тебе, не делай таких жутких глаз! Что проку скрывать? Нам Майя всем ведь сказала: «Марина не успокоится, пока ЕГО не найдут».

"Ах карга старая, — подумал Мещерский. — Это она подслушивала, когда мы наверху говорили. Так вот отчего их всех на беседу со мной потянуло! И этих, и Корсакова.

Они просто все про нас с Кравченко уже знают. Ну и дом, черт бы его побрал!"

— А нас всех милиция подозревает в убийстве, вот что, — торжественно изрекла Алиса. — Я сразу сообразила, как меня этот без погон, но явно человек в сером спросил: «А где вы находились с одиннадцати до двух часов?»

Сразу сообразила. А псих, которого все вроде бы ищут…

Собственно, а был ли мальчик, а?

— Свои соображения держи при себе. Никто тут в них не нуждается. И вообще… Что, что такое?! — Тон Новлянского резко изменился, потому что Алиса вдруг скорчилась от боли и схватилась за живот. — Что? Это, да? Я же предупреждал! Надо «Скорую» немедленно, надо.., пока кровотечение не…

Но сестра его уже снова тряслась от смеха:

— Напугался? То-то. Вот умру, что ты будешь делать без меня, дурачок мой любимый? Пропадешь ведь!

— Идиотка пьяная. — Новлянский отвернулся, провел рукой по лицу. — Истеричка.

— А, слушай, брось. — Она сползла с дивана и на нетвердых ногах заковыляла к стеклянной двери на террасу. — Скучно с вами. О Сорди вы говорить не хотите, о бабочках не хотите, об убийстве тоже не хотите. Пойду я от вас, пожалуй. А.., вы не видели Григория Ивановича? — спросила она капризно.

— Нет, — Мещерский с сожалением покачал головой.

— И я, представляете? С утра не видела. Он меня избегает. Я ему крайне неприятна, наверное, — она уже закрывала за собой дверь. Потом просунула в щель растрепанную голову. — А ты, Пит, учти: случись что со мной — ты про-па-дешь!

— И часто с ней такое? — сочувственно поинтересовался Мещерский, когда пьяная барышня лишила их своего общества.

— Нет, не часто, — Новлянский говорил отрывисто. — Это стресс. Шок. Она просто переживает эту смерть. По-своему.

— Да, конечно, — Мещерский согласился слишком быстро. — Причина есть.

— Есть, — Новлянский смотрел на него в упор. — Ты, значит, будешь все эти дела у нас тут вертеть?

— Какие дела?

— Ну, с милицией все улаживать, с прокуратурой. Ты и Кравченко?

— В такой ситуации с этими учреждениями вряд ли что удастся уладить полюбовно, — Мещерский вздохнул: глупо, конечно, скрывать, что их наняли, раз об этом всем уже распрекрасно известно. Но придется: от Зверевой на этот счет разрешения никакого пока не поступало.

— Марина всегда кого-нибудь да найдет. — Новлянский говорил о своей бывшей мачехе странно. Эта «Марина» в его устах звучала так, словно он говорил о своей ровеснице. Однако не зло, не насмешливо даже, а с ноткой сочувствия и теплоты. — Что ж, это ее право. Она всему тут хозяйка. А людей она выбирать умеет.

— Что ты имеешь в виду? — Мещерский прищурился:

«Ах, „яппи“, мы с тобой на „ты“ уже железно».

— Да так, ничего особенного. Я ж сказал, не терплю только одного — быдла. А с нормальными людьми, — Новлянский выдавил из себя слабое подобие улыбки, — всегда смогу ужиться. Главное, чтобы на меня не оказывали давления.

В эту минуту Мещерский увидел в окно, как к дому подъехала синяя «Хонда»: Кравченко наконец-то вернулся.

До вечера время тянулось медленно и тоскливо. Каждый был предоставлен сам себе. За ужином детально обсуждался вопрос похорон. Все, кроме Зверевой, приняли в обсуждении самое активное участие. Вдова же молчала.

Кравченко клятвенно пообещал, что утром все разузнает у «местных властей», и брался даже «известить семью покойного». «Мы его семья, — откликнулась на это певица, — Егорушка, я правильно поступаю?» Шипов-младший кивнул.

Вообще с этого момента он стал держаться все время подле Зверевой, точно пришпиленный. Садился рядом, облокачивался на спинку ее кресла, подавал уроненную салфетку, чашку чаю. Бультерьер Мандарин вертелся тут же у ног хозяина, поскуливал, изредка тыкался в Шипова носом, тот нетерпеливо отпихивал его.

Из фразы Зверевой Мещерский сделал вывод: семья, а вернее, вдова и брат желают похоронить Сопрано тихо, без лишней помпы и по возможности…

— Андрей всегда говорил, что любит этот дом, — хрипло выдавил из себя Георгий Шипов. — И озеро тоже. Так он говорил мне.

— И мне тоже, — Зверева приложила к глазам батистовый платок.

"Э, да они, видно, сговорились уже. Тут, на месте, все это окончить намереваются. Что ж, кому охота с цинковыми гробами возиться? С переездом? И к тому же он — всего лишь ее четвертый муж, и прожили они не больше года.

По рангу и почести". Мещерскому стало муторно от своих догадок: какие же они все-таки, эти женщины… Он покосился на Кравченко, но тот ел с невозмутимым видом.

После ужина (все разошлись по комнатам очень рано) приятели взяли машину и навестили охрану в сторожке.

Толку из разговора с этой публикой не получилось. Удалось только узнать, что количество сторожей увеличено:

"Наше частно-охранное предприятие усилило комплекс мер по обеспечению безопасности клиентов, — нехотя процедил один из камуфлированных качков. — В ночное время мы будем патрулировать территорию на транспорте.

Ужесточается пропускная система. Да не беспокойтесь вы, наша фирма зря деньги не получает!"

На эту наглую похвальбу Кравченко ничего не ответил.

Только презрительно глянул на камеру, укрепленную на заборе. В дом они вернулись в начале двенадцатого. Поднялись к себе. После душа Мещерский внял обстоятельному рассказу друга о результатах визита к Сидорову. Затем поделился собственными впечатлениями. Потом они глубокомысленно помолчали, а потом…

— Вербовали вы друг друга топорно, — изрек Мещерский, когда Кравченко уже нежился в постели. — Грубая работа. Два сапога пара вы с этим местным Казановой, Вадя, вот что. И это ваш хваленый профессионализм!

— Я получу от него все, что мне надо, — Кравченко приподнялся на локте.