Супердиверсант Сталина. И один в поле воин - Валерий Большаков

– А-а… Там глубоко?

– Метров пятьдесят точно. Берег скалистый, отвесно обрывается.

– Надо было ночью… – проворчал Эйтингон, посмотрев через оптику.

– Ха, ночь! – фыркнул Пупков. – А полярный день не хочешь? Здесь круглые сутки светло, и так будет до второй половины июля. Белые ночи, понял?

– Да ну вас, с вашими полярными штучками…

В центральном посту рассмеялись.

– Высаживаемся!

* * *

Наум первым покинул лодку, по трапу, не замочив ног, сойдя на берег. Тут было красиво – суровая, холодная и не яркая красота Севера трогала в душе какие-то забытые струнки. Может, чего от предков передавалось? Кто знает, может, у него в пращурах – охотники на мамонтов?

Вода в заливе отливала стылым металлом, острые скалы вокруг вымахивали до размеров гор, на которые по промоинам карабкалась трава.

Ветер дул сильный, но тучи, серые с синим, унести не мог – облака толклись по всему небу. Лишь изредка полог туч разрывался, и свет падал на скалы, на пологие берега у их подножий, кое-где тронутые низкорослыми, хилыми деревцами.

– Тучи – это хорошо, – сказал Турищев, большой спец устраивать немцам пакости в виде диверсий. – Самолеты не заметят.

– Ага, – буркнул старлей Ивернев (этот был из пограничников). – Радиолокаторы – заметят. На Лофотенах авиачасть стоит.

– Это не здесь.

– А у меня вся надежда на другое, – сказал Эйтингон.

– На что, товарищ старший майор?

– На наше нахальство, товарищ старший лейтенант! Вряд ли немцы ожидают русский десант у себя под боком. Для них это чересчур. Ладно, идем знакомиться с Морсетами. Народ, не разбредаться! Тулитесь у зданий и глядите в оба – нельзя, чтобы нас с воздуха заметили не те, кому надо.

– Поняли, товарищ старший майор!

Педер Морсет уже стоял на пороге дома. Сам хозяин, седобородый Олаф Мильсен, сидел рядом на лавочке, пряча под лохматыми бровями маленькие синие глазки.

Он настолько ушел в себя, что, пожалуй, и не видел гостей. Во всяком случае, старый Мильсен не обращал ровно никакого внимания ни на прибывших, ни на рубку подлодки, выглядывавшую из воды.

Морсет сказал что-то, улыбаясь и кивая на старика. Мюллер перевел:

– Олаф давно не откликается на голос, никого не узнает, доживает свои дни в покое.

– Понятно, – кивнул Наум. – У вас все готово?

– Все готово, – проговорил Ганс. – Они ждут. А «Тирпиц» сейчас во‑он там, стоит в заливе на якоре. Отсюда не видно, только с соседнего острова можно разглядеть. Педер говорит, что надо спешить и все провернуть этой ночью…

Эйтингон глянул на часы – ровно десять.

– А сейчас утро или…

– Или. Десять часов вечера.

– Ага. А почему именно этой ночью?

– Завтра должны будут подойти корабли охранения – два тяжелых крейсера, «Адмирал Хиппер» и «Адмирал Шеер». Сутки они пробудут в заливе, а послезавтра выйдут в океан – отрабатывать взаимодействие и все такое. Учения, короче.

– Успеем.

Наум оглянулся на фьорд. «К-21» отваливала от скалистого «пирса», но уже всплывала «К-22».

Указав рукою на широкую и длинную лавку, Эйтингон сказал:

– Садитесь, и обсудим.

* * *

План был принят простой, с подсказки Морсета. На правах старшего Наум утвердил его и принял к действию.

Ровно через час после прибытия пришел радиосигнал – приближались самолеты. Они шли не с северо-востока, со стороны Нарвика, а почти с юга. Это были ТБ.

Четырехмоторные машины почти не были видны за тучами, лишь низкий гул моторов оплывал сверху. На большом лугу здоровенные сыновья Морсета раскатали полотнища, укрепив их камнями в знаке треугольника.

В разрыве туч показался первый ТБ-3. Было видно, как с его широкого крыла посыпались человеческие фигурки. Вскоре над островом раскрылись темно-серые купола, сливаясь с небом и морем.

Один самолет, другой, третий…

Вот уже все небо заполнили плавно оседавшие парашюты, а Наум напряженно следил за небом: не объявятся ли всякие «Мессершмитты»? Но нет, высадка шла гладко, без сюрпризов.

Как там Павел говаривал? «Наглость – второе счастье»?

Похоже…

– Удивительно мерзкое ощущение, – пробурчал Пупков, передергивая плечами. – Словно в тебя со всех сторон целятся! Ночь, называется…

– Вить, я тебя не узнаю, – улыбнулся Эйтингон. – Вспомни Берлин! Если бы немцы верили, будто бы русские способны выбраться в столицу рейха, чтобы шлепнуть Геринга, нам бы ни за что не удалось это сделать. Но мы его таки шлепнули!

– Эт-точно, – взбодрился капитан Пупков.

Десантников вместе с моряками набралось много – целая рота крепких парней, много знающих и умеющих, выстроилась перед Эйтингоном.

Наум подозвал к себе командиров групп и посвятил их в окончательный план.

– Подлодки пускай пока покрутятся в море. Если за «Тирпицем» организуют погоню, «катюши» с «эсками» прикроют. А мы с вами пойдем под парусами!

В маскхалатах, «угонщики» не выделялись на фоне зелени, то свежей, то пожухлой. Пройдя узким ущельем, они вышли на восточный берег острова, где в маленькой бухточке покачивались две шхуны и три рыбацких баркаса.

Те из морячков, кому выпало сыграть рыбарей, переоделись согласно роли и заняли место на палубах, а уделом остальных стало тесниться в трюмах, заметно, скажем так, пахнувших рыбой.

Мартин Хандсен, капитан шхуны «Эйрин», немного владел русским, и Науму было полегче.

Мартин выглядел как истинный «мариман» – кряжистый, с задубелой кожей, с рыжей «шкиперской» бородкой, с трубкой в зубах.

– Карашо! – ухмыльнулся он. – Гитлер капут!

– Капут, – согласился Наум. Полное взаимопонимание…

Рыбацкая «эскадра» затарахтела моторами, покидая бухточку, и потянулась к выходу в залив.

На просторе Вест-фьорда было куда вольней – суденышки подняли паруса и пошли курсом на северо-восток. На норд-ост.

Все было до того спокойно и мирно, что Наума даже посетило странное ощущение отрешенности. Он словно не стоял на мостике рядом с Мартином, а находился где-то совсем в ином месте, вчуже наблюдая за шхуной, за морем и небом.

Шел второй час ночи, когда впереди очертился силуэт огромного корабля, стоявшего на якоре. Неподалеку «отдыхали» эсминцы числом пять. Самый ближний покачивался в паре кабельтовых от линкора, а дальний – в полумиле, причем все эсминцы находились слева, со стороны выхода к морю, так, что правый борт «Тирпица» был невидим с кораблей охранения. Туда и подворачивали рыбаки.