Супердиверсант Сталина. И один в поле воин - Валерий Большаков

– Радиорубка? Или как она там называется…

– Заняли! Там Ивернев сейчас.

– А капитан где?

– Спал у себя. Оказал сопротивление. Ну, дали разочек…

– Знаю я вас… – проворчал Наум. – «Разочек»… Поубиваете мне половину экипажа…

– Не-е! – заулыбался Ганс.

– Ладно. Действуем по плану. Доставите на мостик офицеров по списку «А».

– Есть!

Пройдясь по мостику, Эйтингон подуспокоился, повеселел. Хватит и ему переживаний. Захватить линкор – это самое начало.

«Тирпиц» надо еще угнать – провести морем вокруг Норвегии до самого Мурманска, а немцы просто так корабль не отдадут. Придется, скорее всего, сразиться и с теми, кто на самом линкоре, и с теми, кому прикажут вернуть «Тирпиц» – или уничтожить. Весело…

Наум до того задумался, что не сразу расслышал шорох за спиной. Не думая, на рефлексе он развернулся, направляя «Вальтер» с глушителем на обер-лейтенанта.

Райнерт всего лишь попробовал усесться, опираясь на переборку, но тут же замер, завидя черное зияние дула.

– Не стреляйте! – сказал он слабым голосом.

– Не буду, – ответил ему Эйтингон, опуская оружие.

– Кто вы? Зачем вы здесь?

– Зовите меня «Том», – усмехнулся Наум.

– Вы англичанин?

– Нет, русский.

– Русский?!

– Ага… Англичане очень боятся «Тирпица», вот мы и решили его… э-э… изъять из состава Кригсмарине. И ввести в состав РККФ.

– Да вы безумцы!

– В некотором роде – да, но не более чем ваш фюрер.

Презрительная усмешка скривила губы обер-лейтенанта.

– Он – не мой фюрер.

– Рад слышать. Значит, хоть у кого-то на этом корабле мозги не загажены.

В это время из коридора донесся глухой топот, и на мостик провели офицеров, связанных и под охраной.

Как и было задумано, Турищев подошел к Науму своей валкой, но бесшумной поступью, козырнул небрежно и начал докладывать по-русски:

– Товарищ старший майор…

Эйтингон, отыгрывая свою роль, оборвал его:

– Говорите по-немецки!

– Яволь, герр оберштурмбаннфюрер!

Переведя звание Эйтингона в эсэсовское, Турищев не ошибся.

– Докладывайте.

– Старший и средний унтер-офицерский состав, а также матросы заперты в кубриках или согнаны в пустующие отсеки. Машинное отделение, боевая рубка и другие посты заняты, спецы осваивают новую технику. При попытке к сопротивлению убито пятьдесят восемь членов экипажа, все – нижние чины. Наши потери – один убит, двое ранены.

– Кого убили?

– Вахтанга Махарадзе.

– Ясно.

Наум повернулся к немецким офицерам, оглядел их лица – спокойные, усталые, раздраженные, злые. На него смотрели враги.

Лет десять назад вот с этими самыми людьми он мог выпить пивка где-нибудь в Киле или Данциге, поговорить за жизнь, а теперь всякие нехорошие дяди развели их по разные стороны и сделали противниками в войне.

«А что? – подумал Эйтингон. – С этого и начну».

– Бывал я раньше в Германии, – начал он вслух, – бывал в Гамбурге и Кёнигсберге. И вполне мог с кем-то из вас пересечься в баре или ресторане. Мы вполне могли выпить баварского и разговориться. Попрощаться и остаться друзьями. А теперь мы стали врагами. Вернее будет сказать, не стали – нас сделали противниками только потому, что кое-кто счел русских недочеловеками и решил захапать побольше жизненного пространства на востоке…

Наум обвел взглядом офицеров. Одни из них нахмурились, другие усмехались, третьи сохраняли напряжение. Впрочем, страх мелькал в глазах у всех.

– Я не призываю всех вас изменить Рейху и пойти на службу Советской России, – продолжил Эйтингон. – Хотя, если честно, не сочту предательством отказ служить преступному режиму Гитлера. Не буду долго говорить о тех зверствах, которые творили и творят немецкие солдаты в моей стране, скажу только, что не замараться в пролитой крови у вас не получится, пока вы воюете под германским флагом. Сейчас вы все являетесь соучастниками преступления, имя которому – война. Для нас она священна – мы защищаем своих родных, свою землю. Вы же – захватчики, убийцы и грабители – не важно, находитесь ли вы в башне танка или на капитанском мостике. Это была преамбула. Теперь о деле. Я предлагаю вам добровольно помочь перегнать «Тирпиц» в Мурманск. Нас слишком мало, чтобы справиться со всем корабельным хозяйством. Что это вам даст? Во-первых, вам необходимо помнить главное – сейчас вы находитесь в плену. И только от вас зависит, каким он будет, этот самый плен. Вы можете угодить в Норильск – это в Арктике, где загнетесь от холода, голода и непосильного труда…

– Это варварство! – высказался один из офицеров, высокий, сухопарый, бледнолицый.

– Возможно, – холодно согласился Наум, – но не большее, чем то варварство, которое вы позволяете себе в «лагерях смерти». Только в одном концлагере Аушвиц каждые сутки умерщвляют в газовых камерах несколько тысяч узников или ставят над ними бесчеловечные опыты: удаляют, к примеру, какой-либо орган и смотрят, как от этого страдает человек. Выкачивают кровь из детей, чтобы переливать доблестным воинам вермахта, и тому подобное… хотел сказать: «зверство», вот только зачем обижать животных? Они так не поступают с себе подобными.

– Все это клевета! – воскликнул бледнолицый.

Эйтингон шагнул к нему и спокойно спросил:

– Имя? Звание?

Офицер задрал подбородок.

– Меня расстреляют?

– Не слышу ответа, – по-прежнему спокойно сказал Наум.

– Фрегаттен-капитан-инженёр[21] Оскар Штелльмахер!

– Так вот, герр Штелльмахер. Все, что я сказал, – правда. Когда закончится война, я, если хотите, лично проведу вас по баракам Аушвица, когда его несчастных узников освободят наши войска. Покажу вам крематории и гору пепла, в который уже превратились сотни тысяч людей. А насчет расстрела… Не дождетесь. Сейчас вы нужны мне, а позже понадобитесь свободной Германии, которую мы вылечим от «коричневой чумы».

– Каким образом? – усмехнулся пожилой, но справный моряк с очень ясными голубыми глазами. – Занесете «красную заразу»?

Эйтингон не выдержал и рассмеялся – его распирало то блаженное ощущение, которое всегда овладевало им в опасных операциях – в Китае, в Мексике, во Франции, везде.

Ясноглазый, встретив его бестрепетный взгляд, представился сам:

– Фрегаттен-капитан Роберт Вебер, командующий артиллерийской БЧ.

– Герр Вебер, вы ничего не знаете о советской стране. У нас хватает недостатков, согласен, но только в нашей стране люди обращаются друг к другу со словом «товарищ». Лично я не знаю слова лучше этого, и чтобы ощутить драгоценное чувство товарищества, нужно пожить у нас. Кстати, немцы – единственная европейская нация, которая смогла прижиться в России с давних времен. Сейчас в СССР живет несколько миллионов немцев. Поговаривают даже, что Автономная Республика Немцев Поволжья, упраздненная перед войной, будет восстановлена после победы.