Мой балет - Ильзе Лиепа

– Не сокрушайтесь, Дмитрий Дмитриевич, обойдется.

– Я все принимаю, делаю все, что просят. Просят заниматься этим – хорошо, занимаюсь этим, – ответил он, голос его дрожал, он заикался, у него тряслись руки.

И добавил запомнившиеся мне на всю жизнь слова:

– Основное для меня – сохранить себя в искусстве.

Я поняла непростой смысл этих слов лишь через много лет: главным являлась музыка, поглощавшая все его существо. Его гений требовал выхода. Само творчество для Шостаковича было формой мятежа против системы», – вспоминала балерина.

В 1938 году на спектакле «Спящая красавица» Суламифи сообщили, что на театральном подъезде ее ждут дети – Алик и Майя. Суламифь сразу поняла, что случилось что-то страшное. Год назад был арестован муж сестры Рахили, а в этот вечер Рахиль хотела быть с детьми в театре. Она только-только родила третьего ребенка, мальчика Азарика, и должна была быть вместе со старшими детьми. Асаф только успел шепнуть Суламифи: «Иди на сцену, ничего не случилось». Но она понимала – это не так. После конца спектакля дети сказали, что «мама уехала к папе на Шпицберген». Муж Рахили служил консулом на Шпицбергене и был арестован в 1937 году. Суламифь поняла, что таким образом мать пыталась уберечь детей от страшной правды. Все, что случилось дальше, было чудом. Маленькая хрупкая балерина – начала биться за жизнь и свободу своей сестры. Суламифь надела костюмчик с прикрепленным на лацкане орденом и пошла на Петровку. Она – орденоносец, и своей балетной выворотной походкой стала ходить из кабинета в кабинет. А сестру Рахиль вместе с маленьким ребенком отправили по этапу в одном вагоне с женщинами-уголовницами. На одной из остановок ей удалось на клочке бумаги обгоревшей спичкой нацарапать: «Кажется, везут в Казахстан. Ребенок со мной». Она бросила эту записку в окно, и женщина – работница путей – подняв этот обрывок бумаги, кивнула. Была надежда, что письмо дойдет – и оно дошло. Было очень большим подспорьем – знать, где находится арестованная сестра. Суламифь не прекращала своего хождения по кабинетам и, наконец, получила заветное письмо, с которым смогла поехать в Акмолинск, в знаменитый лагерь «Алжир». И она добилась, чтобы сестре вместо восьми лет лагерей изменили приговор на восемь лет проживания в Чимкенте. Сестру Суламифь устроила на квартире. Все было похоже на детективный роман, как пробивала она двери своим упорством, своей смелостью, уверенностью и своим маленьким орденом в петлице. Потом она добьется, что и восемь лет вольного проживания будут заменены одним годом. Сестре дадут волю и прекратят дело.

Но до этого Суламифь удочерила свою племянницу – Майю Плисецкую и отвела ее туда же, на Пушечную улицу, на приемные экзамены в хореографическое училище. Суламифь опекала и пестовала Майю, в четырнадцать лет поставила ей номер «Умирающий лебедь». Сольный номер необходим для выступления в концертах. Этот номер стал визитной карточкой балерины и оставался в ее репертуаре многие десятилетия. Уже тогда Суламифь видела удивительную пластику рук племянницы, длинную шею, гордую постановку головы… Именно она придумала очень необычный выход в этом номере – спиной. До этого так никто не делал. Сохранилась фотография, где Суламифь репетирует номер «Умирающий лебедь» с юной Майей Плисецкой, правда, на Майе там – пачка Миты из «Дон Кихота».

Старые балетоманы помнили потрясающий спектакль «Дон Кихот» с Асафом и Суламифью в главных партиях и с юной, девятнадцатилетней Майей Плисецкой в роли повелительницы дриад. Необыкновенный случай связывал Суламифь с этим спектаклем. С начала войны Большой театр был эвакуирован в Куйбышев. Там была и Суламифь Мессерер, но одной из первых она вернулась в Москву, где готовился к постановке, к возобновлению, балет «Дон Кихот». Когда спектакль был готов и предстояла генеральная репетиция, к которой Суламифь была уже загримирована и одета в костюм, художественный руководитель балета Большого театра Михаил Габович вызвал ее в кабинет и сказал:

– Я знаю, что это несправедливо, но в Москву приехала Софья Головкина, и я получил приказ министра культуры, чтобы премьеру танцевала она. А тебя я снимаю.

После этих слов Габович тактично вышел. Что же сделала Суламифь? Она осталась одна в кабинете, где на столе множество телефонов, в том числе и вертушка со списком заветных номеров. Она набрала номер Розалии Самойловны Землячки, старой коммунистки, в то время председателя Комитета советского контроля, и рассказала, что ее – орденоносца, сняли со спектакля, заменив на балерину Головкину. Землячка попросила подождать у телефона, а через несколько минут ответила: «Товарищ Мессерер, спокойно танцуйте премьеру. Приказ отменили». И Суламифь с замиранием сердца бежала по лестницам, уже слыша музыку к выходу (а в кулисе стояла готовая Софья Головкина), успела только крикнуть: «Вон отсюда!» и сгоряча вылетела на сцену, в прыжке. Она писала: «Резковата я бывала в молодости, что уж тут скрывать». Но Головкина в антракте подошла и сказала: «Ничего, я станцую в следующий раз».

Военная пора для всех артистов Большого была временем не только испытаний, но и временем большого труда. Организовывалось много концертных бригад, которые бесконечно ездили на линию фронта. Танцевали на грузовиках, когда два грузовика ставили близко друг к другу, опускали борты, и это становилось импровизированной сценой, на которой должен был поместиться еще и музыкальный инструмент. На такой площадке умудрялись виртуозно, темпераментно танцевать «звезды» Большого театра. Среди них была, безусловно, и Суламифь. Танцевала она и знаменитый «Вальс» Мошковского с братом Асафом, и многие концертные номера. В этом была жизнь, это был артистический вклад в ту великую Победу, к которой шел каждый советский человек. А рядом была повседневная жизнь: классический урок каждое утро, жизнь в маленькой комнатке недалеко от Большого театра. Но это было время молодости, хватало сил и возможностей, чтобы вечерами в темной Москве, закрытой светомаскировкой, собираться и радоваться удивительным встречам, и эту радость многие пронесут через всю жизнь. Именно в ту коммуналку приехала Рахиль с маленьким ребенком, и там они собрались все вместе и жили дружно: Суламифь, Рахиль и трое ее детей.

В военные годы случилась встреча, которая очень много значила для будущего Суламифи Михайловны, для той части ее жизни, которая была отдана педагогике. Это встреча с выдающимся ленинградским педагогом Агриппиной Яковлевной Вагановой. В течение шести месяцев Суламифь занималась в ее классе. «Со мной была она неизменно мила, хотя я постоянно мучила ее вопросами: почему так, а почему – этак. «Вечно ты, почемучка, анализируешь. Стать тебе неплохим педагогом», – говорила Ваганова. Не скрою, ее слова запали мне в память».

Жизнь Суламифи Михайловны была наполнена разными встречами и удивительными событиями. Но мне кажется, что она делится на две равные части. Даже трудно сказать, которая из них более значима, более интересна. Первая часть отдана сцене, творчеству балерины, а вторая – педагогике. Преподавать она начала рано, лет за двенадцать до того, как закончила танцевать. Как сама она рассказывала, сначала к педагогике направила ее боязнь потерять театр, ведь профессия балетного артиста непредсказуема – любая травма может остановить жизнь артиста на сцене в любой момент. Да и карьера заканчивается быстро – всего двадцать лет. Что делать дальше?