Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - Камин Мохаммади

Мои же выходные были пусты. Я была в растерянности; раньше Дино звонил по пять раз в день, и мои дни были наполнены ожиданием его – казалось, он всегда в пути. Теперь же, внезапно выпав из фантазий в суровую реальность, я обнаружила, что у меня не осталось никаких повседневных занятий – ничего, что могло бы отвлечь меня от мрачных мыслей. Я не могла даже заставить себя сесть за компьютер и продолжить работу над книгой. Я боялась выйти на улицу. Наши отношения разворачивались у всех на виду, и вот теперь я не могла показаться на глаза соседям и вынуждена была скрываться от их любопытства и доброжелательности. Я выходила из дома украдкой ранним вечером и шла гулять по холмам. Там я наблюдала, как хорошо одетые пары возвращаются домой, в свои элегантные виллы, и чувствовала себя отрезанной от этой шикарной жизни. Город, который когда-то распахнул мне свои объятия, теперь казался чужим и непроницаемым, живущим по правилам, которых я не понимала.

Хочу к маме, как-то в отчаянии подумала я, свернувшись калачиком на угловом диване. Я позвонила ей в слезах, и неожиданно – настолько, что мне пришлось заставить себя встать и прибраться, – мама объявила, что едет ко мне. Разумеется, она имела в виду, что едет, чтобы забрать меня с собой. И я начала действовать.

Хотя родители всегда меня поддерживали, они так до конца и не смирились с моим отказом жить вместе с ними – как и положено приличной иранской девушке до замужества. Сразу после университета я переехала к друзьям, и, приняв мое британское стремление к независимости, они редко приезжали ко мне домой – чаще я сама навещала их.

И вот теперь моя мать собиралась приехать заботиться обо мне, и я была так удивлена, что скрепя сердце отправилась на рынок, наполнила холодильник летними продуктами – ярко-красными помидорами «сан-марцано», маленькими цукини с цветочками, похожими на воронки, сладкими сливами и бордовой шелковицей, которой я перепачкала все пальцы.

Спустя несколько дней она была у меня и доставала из чемодана пачки риса басмати, сушеный барбарис, банки иранских солений, аккуратно обернутые двойным слоем пленки, баночки с персидским шафраном и куркумой. Невзирая на мои протесты и заверения, что в Италии есть еда, она приехала спасать меня, привезя с собой самое действенное лекарство: свою стряпню.

Мамина кухня всегда была моим раем, иранским оазисом в пустыне скучной английской еды. Это место, наполненное запахами трав и специй, казалось средоточием непрерывных кулинарных ритуалов: нашинковать петрушку, вымыть кинзу, растолочь темно-рыжие нити шафрана в яркий порошок, сварить рис на плите. И все же, несмотря на ее страсть к кулинарии и на изысканную подачу – рис, посыпанный фисташками и апельсиновой цедрой, домашний йогурт с сушеными розовыми лепестками, – она так и не смогла передать свое мастерство мне.

Будучи перфекционисткой по натуре и хозяйкой по призванию, моя мать не выносила даже вида неаккуратно порезанных помидоров или салата, и из-за моей неуклюжести и нетерпеливости мы постоянно ссорились. Я давно оставила все попытки научиться сносно готовить, но по-прежнему любила мамину стряпню. Ее вкус был для меня вкусом детства и воспоминаний об Иране.

Первым делом мы зашли на рынок. К тому времени я уже придумала, как передвигаться по городу в жару: нужно было проходить в тени зданий, останавливаясь под открытыми окнами первых этажей – чтобы свежий ветерок от них овевал лодыжки. Теперь я вела свою мать на рынок, объясняя ей, как держаться поближе к домам, проходя под тенью их крыш. Так, словно пара робких мышек, мы быстро пробежали по городу.

Мама влюбилась в рынок с первого взгляда и решительным шагом принялась обходить прилавки – здесь она была в своей стихии. Когда мы только приехали в Лондон, в самом конце тусклых семидесятых, сам поход по супермаркетам с их скудным выбором фруктов ужасно ее расстраивал. Сначала она нашла отдушину в «Харродсе» – в то время это было излюбленное место иранской диаспоры («В любой непонятной ситуации иди в “Харродс”»), – но в конце концов открыла для себя рынки на Портобелло-роуд и Черч-стрит. Там она закупала огромные пучки трав и горы фруктов и овощей, к которым привыкла в Иране. Теперь я подвела ее к прилавку Антонио. Тот взял ее за руку и склонился так низко, что я испугалась, как бы он не упал. Потом они принялись общаться как старые добрые друзья: мама показывала пальцем на нужный продукт, при этом отказываясь брать тот, что выбирал Антонио, если его вид ей не нравился.

И если со мной Антонио вел себя как командир, то с мамой был сама исполнительность и почтение, как перед старшим по званию. Они отлично поладили, при том что ни один из них не знал языка другого, и я была уверена, что где-то в середине своей загадочной беседы они даже высмеивали мои странные привычки.

Дома мама немедленно принялась за дело, и вскоре на плите уже вовсю кипела еда, томаты превратились в пасту, а от риса исходил непередаваемый запах шафрана. Лишь когда мы сели за стол, чтобы отведать восхитительных и таких умиротворяющих персидских блюд, я наконец набралась смелости и рассказала ей о Дино и его исчезновении.

Не будь я в таком отчаянии, я бы так ничего ей и не сказала. Хоть мы и были по-своему близки, я все же была типичным ребенком иммигрантов, и английская часть моей жизни – включая секс и множество современных проблем – была запретной темой для обсуждения. Родители видели лишь идеализированную версию меня. Долгие годы я скрывала от них большую часть своей жизни, даже когда ее физические проявления были заметны окружающим. Но теперь я чувствовала себя совершенно раздавленной из-за предательства Дино и не могла – да и не хотела – скрывать это от матери. Слезы текли по щекам и падали прямо в рис и жаркое из баклажанов. Когда я наконец все рассказала, мама взяла меня за руку.

– Знаешь, почему ты плачешь, azizam?[95] – мягко спросила она. – Даже не столько по мужчине, сколько по разрушенной мечте. Мечту гораздо тяжелее отпустить. Реальность, – вздохнула она, – да и настоящая любовь беспорядочны, неудобны и создают кучу проблем. Но они намного лучше, вот увидишь.

Я отправилась к Антонелле сразу после того, как посадила маму на поезд в аэропорт. Прощаясь, я разрыдалась, и мы крепко обнялись. Мамино пребывание здесь было недолгим, но очень насыщенным, даровавшим мне утешение и близость. Каждый день мы ходили на рынок, где, к своему огромному удовольствию, нашли вишню и купили целый ящик – так что домой пришлось возвращаться на такси. Целый час мы кропотливо промывали каждую ягодку и вынимали косточки, а потом мама научила меня готовить любимое с детства вишневое варенье. Из оставшегося темного, густого сиропа она сделала шербет, традиционный иранский фруктовый напиток, добавив в него воды и много льда, – настоящее спасение в жару. Остатки она поставила в холодильник, впрок. Еще мама научила меня делать домашний йогурт, вдохновленная жирным маремманским молоком. Нужно было пропустить его через марлю, чтобы оно стало густым и вязким. Потом она приготовила полную кастрюлю вкуснейшего персидского жаркого с томатами, набила шкафчик пакетами с рисом басмати и – уехала, оставив мне в утешение родные вкусы и ароматы.