Призрачный рай - Mila Moon

сердце предательски сжалось. На колено опустилась ладонь Оззи, и я тяжело вздохнула, встречая его пристальный взгляд, который говорил «Держись».

— Ну, ты и пессимист. Ты знаешь, что твоя сестра очень сильная? — произнес он, глядя мне прямо в глаза.

— Знаю.

— Ты должен брать с нее пример и бороться. Настоящие мужики не ноют, — ободряюще сказал Оззи.

— Виджэй тоже так говорит, — зевнул братик.

— Он приходил? — спросила я, гладя его по голове.

— Не знаю…

Коди уснул, и я дала волю слезам, которые хлынули из глаз. Даже присутствие Оззи не смущало, потому что я не могла держать эту боль в себе — ее слишком много.

— Вы с ним не похожи, — тихо сказал он через время.

— Я приемная…

Оззи кивнул и больше не задавал лишних вопросов. Я была благодарна, что он не стал затрагивать и углубляться в эту тему. Пока что я не готова открывать ему душу… Не сегодня. Не сейчас.

— Завтра деньги поступят на счет.

Мы сидели в кабинете врача, который удивленно смотрел на Оззи и меня.

— Операция ведь нужна срочно? Вы можете ее назначить как можно скорее?

— Мы ищем подходящего донора, чтобы все прошло успешно, — откашлялся доктор, поправляя очки.

— Это ребенок, впереди у которого огромное будущее, и он умирает, — отчеканил парень, нахмуриваясь.

Я оторопело взглянула на его серьезное лицо и сжала руки на коленях.

— Конечно…

— Тогда ищите усерднее донора, — безоговорочно произнес Оззи. — Нужная сумма будет переведена завтра. Ваш же долг спасать людей, так какого хрена он умирает в той палате?

— Оззи, пожалуйста… — прошептала я испуганно.

— Пересадка костного мозга одна из сложных и болезненных операций, — не обращая внимания на грубость, сказал мужчина. — Конечно, мы сделаем все от нас зависящее, но если клетки не смогут прижиться…

— Тогда сделайте, — бросил Оззи, поднимаясь и отрывая листок бумаги. Он что-то написал и отложил ручку. — Его жизнь в ваших руках.

Я не знала, стоит ли вообще что-то говорить, поэтому молчала, когда мы возвращались в отель. Такси медленно тащилось в пробке по Таймс-сквер, и мой взгляд скользил по ярким и цветастым афишам с рекламой. Мне надо время, чтобы переосмыслить последние события. Подумать, оценить и сделать выводы. Удивительно, но Оззи тоже не произнес ни слова. Вот это новость, что он мог держать рот на замке так долго, не язвить и не говорить пошлых шуточек. Парень постукивал пальцами по обивке сиденья, глядя в окно, а глаза опустились на кольцо. Я вспомнила легенду о Соломоне, наш разговор, его размышления… Не думала, что Оззи может так глубоко и правильно мыслить. Мне нравились его рассуждения, пусть даже мы были выпившими, но он открылся мне с другой стороны, о которой я раньше даже не догадывалась. Еще недавно он вызывал во мне только негативные эмоции и желание хорошенько врезать коленкой по одному месту, а сейчас… Сейчас я смотрю на него и считаю, что он не такой плохой парень на самом деле. Бабник — да, придурок — да, но его поступок говорит еще об одной важной вещи — доброте.

— Бля, как же достала эта тупая пробка, — взорвался Оззи, и я закатила глаза, хмыкая. Прежний Оззи вернулся. — Остановите здесь, лучше пройдемся, пока нет гребаного дождя.

— Я хочу жрать, — заявил он, когда мы выбрались из такси и влились в поток людей. — Давай перекусим где-то.

— Нам осталось пройти всего несколько кварталов до отеля…

— Колючка, я не завтракал и не обедал, поэтому заходим в тот ресторан, это не обсуждается, — показал он пальцем на здание и поспешил на противоположную сторону. Мой желудок, узнав о скором перекусе, начал издавать ужасные булькающие звуки, поэтому я не стала спорить.

Ресторан находился как раз на углу Седьмой авеню и 57-ой улицы напротив Карнеги-холла — концертного зала и одной из самых престижных площадок для исполнения классической музыки. Я шла, раскрыв рот, и не заметила спешащего навстречу мужчины, который больно толкнул плечом, даже не извинился и побежал дальше по своим делам. Вот нахал! Я ругнулась, потирая ушиб, подняла взгляд и несколько раз непонимающе моргнула. На меня смотрели очень знакомые нефритовые глаза, только принадлежали они безумно-красивой светловолосой женщине. «Большой концертный тур Арин О'Кифф — всемирно известной пианистки» — гласила надпись на афише. Я разглядывала ее лицо, и оно мне кого-то очень напоминало… Очень.

— Эй, Оззи! — окликнула его и стала показывать пальцем на здание.

— Слушай, я хочу жрать, а когда я голоден, очень зол, понимаешь? — развернулся парень и проследил за моей рукой. Его колючий взгляд резко изменился — этого нельзя было не подметить. Ветер развивал его бирюзовые волосы, челюсти напряглись, а в глазах стояла пустота — они выглядели холодными и чужими. Он смотрел на афишу лишь мгновение, но его хватило, чтобы я смогла увидеть странные изменения, произошедшие за какие-то секунды. Я переводила взгляд с парня на фото женщины и все больше убеждалась, что между ними есть сходство. Фамилия и имя у нее не американские… Как странно все же.

— Ты… ты ее знаешь?

Оззи посмотрел на меня и ледяным тоном произнес:

— Нет, не знаю. И, колючка, — он развернулся, бросая взгляд на афишу, — я ненавижу классическую музыку. Это полный шлак и отстой.

Он врал. Я в этом уверена. Оззи тоже хранил загадки, как и я. Одной из тайн являлась эта женщина, которую он точно знал.

Глава 17. Я ненавижу тебя, слышишь?

Черная вдова, вырви мне сердце из груди. Ложись мне на колени, позволь мне разрываться от желания на части сегодня ночью. Спасения нет. Твой яд уже во мне, все мои жизненные силы тонут в бездне жадности Сегодня ночью.

Eisbrecher «Schwarze Witwe»

Оззи

Щелчок. Подношу сигарету к губам и впускаю в себя никотиновый яд, выдыхая серые клубы дыма. Смотрю на ее фото…

Арин в Нью-Йорке.

Какая ирония судьбы, бля — вся семейка в сборе. Превосходно, лучше не придумаешь. Отличный подарочек на двадцатилетие.

Прохожие, как размытые тени, скользят мимо, словно их вовсе не существует: только я и гребаные воспоминания.

Вдох — новая порция успокоительного — выдох.

Как всегда неотразима, будто сошедшая с картины великого мастера. Ни капли не изменилась: все те же прекрасные зеленые глаза, точеные скулы, полные губы и ореол белокурых волос. Арин О'Кифф не подвластны годы — она безупречна, будто бриллиант, сверкающий на солнце.

Щелчок. Вдох. Дым просачивается в легкие, но не дарит долгожданной анестезии. Выдох.

Смотрю в ее красивые и такие лживые