Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Моторов

Говорила она все это безо всякого интереса, уставшим голосом, смотрела куда-то мимо нас, но, наверно, любому надоест повторять одно и то же день за днем, месяц за месяцем, год за годом.

Саня, Ирка и Маринка заказали «Космос», Игорек, Андрей и я — «Рубин». И только Танька решила взять «Солнышко». К мороженому мы попросили по чашке кофе.

Беседа возобновилась. Ирка посетовала, что до жути боится экзаменов, ведь осталась всего одна четверть. Андрей успокоил ее, что экзамены после восьмого — это все ерунда, а вот после десятого — это да, врагу не пожелаешь. Маринка сообщила, что она в гробу видала эту школу и после восьмого будет поступать в Речной техникум, и от дома недалеко, и стипендия тридцать рублей. Саня с Игорьком сказали, что собираются продолжать семейную династию и будут поступать в летное, если на медкомиссии в конце весны их не зарубят, но вроде не должны. Андрей рассказал про геройского деда-подводника и про то, что собирается идти по его стопам. Оказывается, пока мы были в Ленинграде, он даже съездил посмотреть на знаменитое Военно-морское училище подводного плавания.

Игорек спросил у Ирки, что она собирается делать. Пока учиться в школе до упора, а там видно будет, отозвалась та. Танька сказала, что тоже собирается в девятый класс, ну а дальше, скорее всего, попробует поступить в Плехановский, да еще и с собой Ирку прихватит, чтоб там скучно не было, и ткнула ту локтем, отчего Ирка смешно подскочила на стуле, и все засмеялись. А меня почему-то никто ни о чем не спросил, и я был этому очень рад, так как понятия не имел, кем же я хочу стать. И кроме как воображать себя с электрогитарой на сцене, с визжащей публикой в зале, у меня дело никогда не продвигалось. Тут и мороженое принесли.

После мороженого стали рассказывать анекдоты. Андрей про Чапаева, Игорек про Штирлица, Саня про армянское радио, я про волка и зайца, Танька про Вовочку, Ирка про двух ковбоев, Маринка целомудренно решила не участвовать.

Андрей предложил еще по мороженому. На этот раз я и Саня взяли по «Космосу», Андрей повторил «Рубин», Ирка с Маринкой решили попробовать «Солнышко», а Игорек и Танька от второй порции мороженого отказались, заказав по стакану сока.

Когда и эта часть подошла к концу, монинцы переглянулись, перемигнулись, и Андрей спросил:

— Девочки, а как вы относитесь к творчеству Аллы Пугачевой?

Маринка сказала, что нормально, Ирка — что нормально, но Ротару ей нравится все-таки больше, а Танька сообщила, что лично она считает Пугачеву лучшей певицей, а песню «Не отрекаются любя» готова слушать часами.

— Вот и прекрасно! — чрезвычайно воодушевился Андрей, подмигнув Игорьку и Сане. — Надеюсь, вы не откажетесь сходить с нами на премьеру фильма «Женщина, которая поет»? Есть очень удобный сеанс в кинотеатре «Перекоп».

Танька захлопала в ладоши, Ирка с Маринкой повели плечами и закатили глаза, но было видно, что и они совсем не против.

— В таком случае дамы могут подождать нас возле гардероба, — лучезарно улыбнулся Андрей, — а мы, как только рассчитаемся, тут же к вам присоединимся.

Как же у Андрея все ловко получается, восхитился я. Да и Саня с Игорьком ему не уступают. Это все потому, что они дети офицеров. У них все быстро, четко, но без хамства и с уважением.

Андрей махнул официантке:

— Девушка, будьте добры, счет!

Та приблизилась, достала блокнот и стала быстро складывать в столбик цифры.

— С вас двадцать один рубль семьдесят копеек. — Она оторвала листочек и положила его на край стола. — Если можно, молодые люди, — без сдачи, а то вы у нас сегодня первые.

— Слушайте, мужики, — растерянно сказал Андрей, — что-то уж больно много! Эдак на буфет в кино не хватит.

Он взял листочек и пробежал его глазами.

— Девушка, будьте добры, — попросил он вдруг официантку, та стояла неподалеку, — пересчитайте, пожалуйста!

Официантка принялась пересчитывать, причем безропотно.

— Да, молодые люди, извините. С вас восемнадцать рублей шестьдесят копеек!

— Вот это другое дело, — обрадовался Андрей и достал кошелек. — Ну что, господа, прошу! По пятерке с носа!

Спасибо тебе, баба Аня.

Когда мы вывалились из кафе, Андрей предложил прогуляться. И действительно, погода была подходящей, до Каланчевки, где находился кинотеатр «Перекоп», идти не больше часа, а в метро нырять совсем было неохота. Девчонки тоже не возражали. Они уже освоились, и видно было, что совсем этих ребят не опасаются, а можно сказать, даже наоборот.

Еще в кафе я понял расстановку сил. Андрею точно нравилась Танька, Игорьку — Ирка, а Сане оставалась Маринка. Мы хоть и шли все рядом, но они уже разбились на пары. Я примыкал то к одной парочке, то к другой, то к третьей. Шли, курили, болтали, смеялись над каждой ерундой. Когда проходили мимо Большого, я показал на фронтон и сказал:

— Вот Аполлон, стоит без штанов, мерзнет небось.

И все закатились так, будто смешнее ничего не слышали.

Потом Саня начал декламировать «садистские» стишки. Все засмеялись еще пуще.

А когда Игорек пошел изображать знакомого прапорщика, тут уж у всех просто судороги начались.

Ближе к Садовому кольцу уже и сил смеяться не было, и поэтому на какое-то время все замолчали.

Я остановился прикурить, дул сильный ветер, и у меня все никак не получалось, а когда наконец удалось, они стояли впереди у светофора. И тут Андрей отделился от них и быстрым шагом направился ко мне.

— Алексей, слушай, тут такое дело, — начал он, немного смущаясь. — Сам видишь, нас трое, девчонок трое. Да мы и билеты в кино еще утром купили, как только с вокзала вышли. Ты вроде как лишний получаешься. Не обижайся, мы ж нормально посидели, а девчонки могли без тебя и не приехать.

Андрей хлопнул меня по плечу и побежал к перекрестку. Когда он поравнялся с остальными, светофор как раз переключился. Я смотрел им в спины, пока они не скрылись из виду. Никто из них даже не обернулся.

Метро было совсем рядом, на входе я полез за пятаком и вдруг вытащил из кармана сложенные вчетверо листки бумаги. Я развернул и посмотрел. Это были те самые аккорды, что я полвечера так старательно записывал для Андрея. Да, здорово у меня получилось, мажор красный, минор синий. Я стоял и медленно рвал свои записи на мелкие клочки. Уже давно можно было остановиться, а я все рвал и рвал эти листочки. Потом подошел к урне и высыпал туда то, что никому не понадобилось.

Ветер подхватил обрывки, будто вьюга снежинки. Они взмыли белой спиралью куда-то туда, к троллейбусным проводам. И парили там какое-то время, пока не исчезли.

В начале весны восемьдесят второго, когда конец моего медового месяца совпал с началом госпрактики, нас, студентов училища, раскидали кого куда. И хотя я сделал все, чтобы снова попасть в реанимацию Седьмой больницы, где недавно провел интереснейших две недели, меня определили в Детскую клинику на Пироговке, объяснив, что реанимация — это все, конечно, здорово, но дети — святое.