Принц Генри - Эмма Чейз

Это неправда, но она, кажется, получает удовольствие от того, какая боль отразилась на лице Сэма.

– Возьми большое ведро попкорна и посмотри все серии со своей бабулей, – шипит Элизабет.

– Ты о чем? Тебе не нравится моя бабушка? – переспрашивает Сэм, совсем разбитый.

– Это ты мне не нравишься! – кричит Элизабет, и волосы у нее развеваются, как у горгоны Медузы.

Сэм резко разворачивается ко мне.

– Сейчас я оторву тебе яйца.

Я поднимаю руки.

– Все не так, Сэм!

Но он с ревом набрасывается на меня.

Сара

Генри кажется счастливым – ну, по крайней мере, сейчас. Сначала они сцепились с Сэмом Беркинширом, повалились на пол, а потом их разняла охрана. Сэм клялся Элизабет, что все эти вещицы, которые она обнаружила – резинки и игрушки, он покупал для нее, чтобы попробовать их с ней. А потом он признался, что трусики… он купил для себя.

Вот это поворот.

Элизабет, похоже, тоже не поверила – по крайней мере, она по-прежнему отказывается с ним разговаривать.

Но Генри смеется, подшучивает и болтает со всеми в зале. Вокруг него собрались мужчины и женщины, и он рассказывает, какие они с ребятами откалывали выходки, когда вместе учились в пансионе. Слушатели смеются – громко, искренне. Он в самом центре внимания, буквально купается в нем, расцветая, вытягиваясь, как растение навстречу солнцу.

Потом приносят музыкальные инструменты. Генри подхватывает свою гитару, Сэм достает из кармана губную гармошку. Кажется, Саймон Барристер, граф Эллингтон, играет на барабанах. Его жена Франни – милая, живая – не сводит с него восторженного взгляда, готовая кричать и хлопать, как подросток на рок-концерте. И я понимаю почему.

Потому что когда они начинают играть, и Генри начинает петь песню Тома Петти You Don’t Know How It Feels… На нем джинсы с низкой посадкой и простая белая футболка. Его волосы растрепаны, и мышцы на руках напрягаются, когда он с силой играет аккорды. И его татуировка на виду. Черт, это самое сексуальное зрелище, какое я только видела!

Не могу даже представить себе, что может быть сексуальнее.

А потом наши взгляды встречаются, и он подмигивает мне. О, я была не права.

Мне так и хочется прыгнуть на него, буквально броситься на него. У меня даже грудь ноет от желания, чтобы он прикоснулся ко мне, а бедра сводит от дикого непреодолимого вожделения. О, сколько всего я хочу с ним сделать – даже словами описать не могу, и при одной мысли об этом мои щеки вспыхивают. И я хочу, чтобы он делал со мной столько всего разного… все, что только захочет.

Когда песня заканчивается, и они начинают следующую, я открываю глаза, чувствуя себя немного пьяной и чуть безумной. Обмахиваясь ладонью, я наполняю свой бокал и осушаю его залпом. Это все так захватывающе! Дико, но просто чудесно.

Выхожу в прохладный коридор, и звуки музыки сопровождают меня – мне нужно хоть немного отдышаться. Ха, а я еще думала раньше, что все эти героини из моих книг реагируют уж слишком остро, когда падают в обморок.

Теперь я понимаю, что их реакция была вполне обоснованной.

И я могу только надеяться, что к исходу этой ночи я пойму и все их ощущения – откровенные чувственные прикосновения, от которых захватывает дух. Все то, о чем я читала.

Музыкальная комната – всего в нескольких шагах от большого зала. Песни и болтовня все так же отчетливо доносятся сюда. Провожу пальцем по черной лаковой поверхности рояля, прикрыв глаза, мечтая о том, что может случиться сегодня. Я представляю, как Генри будет стонать от удовольствия, тяжело дыша у самого моего уха, как будет говорить непристойности своим хриплым голосом, полным желания.

А потом за спиной раздается голос. И это не Генри.

– На первый взгляд в тебе нет ничего особенного. А вблизи ты даже хорошенькая. Мне это нравится.

Это один из друзей Генри – тот, грубый. Он стоит как раз между мной и дверью. Хочу сказать ему, чтобы уходил или пройти мимо, но мои ноги словно вмерзли в пол. Потому что в его глазах застыло выражение, которое я хорошо знаю, которое видела чаще, чем хотела бы вспомнить.

Жестокость.

Она парализует меня.

– Боишься? – спрашивает он, приближаясь ко мне, и я не могу пошевелиться. Его губы медленно раздвигаются в улыбке. – И это мне тоже нравится.

Генри

Вот это я понимаю! Громкая музыка, напитки льются рекой, зал наполнен дымом и болтовней, и все смеются. Всем весело. Господи, как же я по такому скучал. Привет, моя старая жизнь, давно не виделись.

Подкрутив колки на гитаре, обсуждаю, что нам играть дальше. Black Crowes? Или, может, Lumineers?

В тот момент один из операторов случайно врезается спиной в стол. Тот кренится на двух ножках и переворачивается. Часы, ваза и фарфоровая тарелка с грохотом падают на пол, разлетаясь вдребезги.

Инстинктивно ищу взглядом Сару, осматриваю зал сперва коротко, потом более пристально… но не вижу ее. Внутри нарастает тревога, сперва тихо, как шепот. Прислонив гитару к стулу, поднимаюсь и озираюсь, выискивая темные волосы и красивую фигурку, которую я узнал бы где угодно.

Но Сары нигде нет.

Легкое беспокойство перерастает в тревогу. Ладони начинают потеть, а сердце бьется быстрее… потому что Ганнибала Ланкастера тоже не видно.

Ганнибала, которого мой брат ненавидит.

Ганнибал, которому Николас даже смотреть на свою жену не позволяет, не то что приближаться к ней для разговора.

Тревога перерастает в панику – такую, от которой внутренности сводит и волоски на шее встают дыбом. Только теперь у меня начинает сходиться одно с другим, потому что раньше я, видимо, в силу тупости и эгоцентризма не мог осмыслить очевидное: мой брат никогда никого бы не возненавидел… без весомых причин.

Подхожу к Пенелопе, касаюсь ее плеча.

– Где твоя сестра?

Она растерянно моргает, потом окидывает взглядом зал.

– Не знаю.

Пенни не нужно ничего говорить – она сама подходит к Элизабет и Сэму, которые о чем-то спорят тихо, но оживленно.

– Вы не видели Сару? – спрашивает она. Когда оба качают головой, я стискиваю зубы, чтобы не закричать.

Подхожу к Франни и Саймону:

– Вы не видели, куда ушла Сара?

Острый взгляд Франни скользит по залу.

– Я видела ее буквально пару минут назад.

Нервно провожу рукой по волосам, хотя готов уже стены сносить, когда Саймон кладет руку мне на плечо.

– Далеко она уйти не могла, Генри.

Горло сжимается, и мой голос звучит хрипло.

– Звон стекла. Она плохо переносит громкие звуки.