Счастье ходит босиком - Лана Барсукова

Людка долго приглядывалась к очертаниям мусорных развалов. Вот проступила старая рамка для картины. Правда, картины нет, но это же дело наживное. Людке всего сорок с небольшим, у нее еще столько картин разных впереди, хоть натюрмортов, хоть пейзажей, а рамки к ним больше нет. Тогда и картину покупать глупо.

А вон, кажется, карниз для штор. Бедняга, промаялся без дачи, так и не дождался он своих штор, за которыми открывался бы сад в весеннем цвету или в осенних желтых заплатках. Шторки были бы ситцевые, в мелкий цветочек, как старушечьи платья, или в клетку. Но только не однотонные – однотонные для дачи не пойдут, не то настроение. Но дачи нет. Ни дачи, ни картины. А что есть? Есть пустая лоджия и Ванек, который тоже какой-то пустой.

Людке стало так жаль себя, что она присела на бордюрный камень и тихонько заплакала. Она оплакивала свои мечты, для которых столько всего было припасено. У нее возникло такое чувство, будто всю ее жизнь, как кучу старых вещей, вынесли на свалку. А будущее вырастает из прошлого. Нет прошлого, не на чем и будущее строить.

Надо кинуться и спасти хоть тот же карниз для штор. Люди из горящих домов добро выносят. Мусорка по сравнению с пожаром вообще ничего. Протяни руку и спасай, сколько душе угодно. Но Людка не стала ничего спасать и возвращать. Ванек прав: лучше застеклить лоджию и жить в ней, любуясь соседним домом. Наверное, это правильнее, чем жить в бесплодных мечтах о даче и любоваться воображаемой картиной. Надо быть реалисткой.

И прошлое пора отпустить. Кто знает, что в этих коробках. Старые пластинки или вышедшие из моды брюки клеш? Тетрадки со стихами? Смешно сказать, но она когда-то писала стихи, плохие, наверное. Хорошо, что Ванек в коробки не заглядывал. Ему лень не позволила, в этом можно не сомневаться.

Прошло время пластинок, клешей и стихов – эти вещи ей уже не нужны. Или она им больше не нужна. Эти вещи дороги только как память. А что такое ее память по сравнению с застекленной лоджией?

Людка, кажется, задремала. По крайней мере, урчание машины оказалось таким неожиданным, что она вздрогнула. Она и не знала, что мусор собирают так рано, пока весь город спит. Прямо перед ней приспосабливался к погрузке внушительный мусоровоз. Шофер азиатской наружности выпрыгнул из кабины и по-хозяйски оглядел мир выброшенных вещей. Он деловито прицелился на Людкин карниз, оглаживая его смуглой рукой.

– Вам он нравится? – раздался женский голос.

Шофер заметил женщину, сидящую рядом с мусорными баками. «Хорошо бомжи в этой России живут, нам бы так, – подумал азиат, – и одета прилично, и морда неиспитая».

– Нормально, – ответил он неопределенно.

– А он вам нужен?

– Нормально, – повторил он. Русский язык он знал весьма приблизительно.

– Вы заберете его себе?

Шофер кивнул.

– Очень надо, – сурово сказал он.

Он твердо решил без боя карниз не уступать. С какой это стати, он первый его нашел.

Женщина кивнула и неловко поднялась с бордюра. Видно, от долгого сидения на бетонной жердочке ноги совсем затекли.

– Вы еще рамку для картины возьмите, пригодится, – она подошла к мусорным бакам и помогла ему достать рамку. – Она в комплекте с карнизом идет, – почему-то усмехнулась она.

* * *

Утром Ванек потянулся на запах кофе. Людка была свежей и доброжелательной. Она налила ему кофе, повернулась лицом к пустой лоджии и спокойно сказала:

– Ну что, в доме больше нет ненужных вещей. Только ты остался.

Лиза считала себя прогрессивной женщиной. Не в том смысле, что красила волосы в зеленый цвет или носила булавку вместо сережки. Нет, этих вольностей она себе не позволяла, все-таки работа в школе обязывала. Учительница должна быть образцом вкуса для детей, об этом Лиза помнила денно и нощно. Особенно учительница русского языка и литературы. В одежде и прическе Лиза придерживалась варианта молодежного консерватизма, предпочитая традиционные платья и юбки, но с элементами кокетливого декора.

Прогрессивность же была внутри – в образе мыслей. Лиза была за все новое, смелое и свежее. Снисходительное превосходство сквозило в ее взгляде, когда по телевизору показывали замшелых гонителей свобод и ретроградов, тянущих страну в будущее, отдаленно напоминающее прошлое. Впрочем, Лиза очень редко смотрела телевизор. По ее мнению, это несовместимо со званием думающего человека. То ли дело прогрессивные радиоканалы и смелые посты ее друзей в Фейсбуке. Вот где блеск мысли, острота сарказма, граничащие с гениальностью! Интернет – это пространство, где вольно дышалось таким смелым и свободным людям, как Лиза. Она любила вечерами просматривать ленту новостей и отпускать колкие шуточки по поводу депутатов и разных прочих упырей.

Лиза часто думала, что если бы все были как она, то страна давно стала бы другой – нарядной внешне и чистой внутри, а нищие и пьяные исчезли бы.

Приятно осознавать, что общество просыпается. Вот буквально на прошлой неделе неправедно арестовали журналиста, который регулярно подкладывал информационную бомбу под чиновничьи кресла. Как же радостно ощущать себя частью возмущенного улья, гневно и дерзко осуждать полицейское самоуправство! Свободу слова такие, как Лиза, не променяют ни на какие бублики! Лиза даже написала на куске обоев, оставшихся после ремонта, имя смелого журналиста и вышла с этим плакатом на улицу. Встала около метро, постояла какое-то время…

Она жила на окраинной станции метро, и туда, видимо, еще не докатилась новость об аресте журналиста, потому что люди вели себя как-то странно. Одна бабулька, торгующая укропом, переспросила: «Случилось что? Хочешь, укропчику возьми, пожуй». А таджик в оранжевом жилете уточнил: «Жених, да? Горе, да? Потерялся, да?» Лиза гордо отвернулась – и от укропа, и от таджика.

Потом она сделала главное – сфотографировалась в решительной позе с плакатом наперевес, изящно отставив ножку вбок и не забыв оголить безупречные зубки, которыми по праву гордилась. Фотка ушла в пространство социальных сетей, приближая последний час деспотии. Так помаленьку, по мере сил Лиза шла навстречу светлому будущему. Лишь бабульки с укропом и таджики путались под ногами и сбивали шаг.

Сегодня ей можно не ходить на работу. В школе объявлен карантин по причине эпидемии гриппа. Грипп начинаешь ценить, только став учительницей.

Лиза решила провести время с пользой – почитать умную книжку. На этот раз она выбрала мемуары какого-то литературного деятеля о Переделкине, дачном поселке, где проживала советская писательская элита. Для учительницы русского языка и литературы чтение подобных текстов не только приятно, но и полезно.

И только Лиза погрузилась в неспешное описание творческой атмосферы, растворенной в воздухе этого дачного поселка, как нервная трель звонка все испортила.

– Лизок, привет! – это была Вера, учительница математики.

– Привет, – менее бодро ответила Лиза.