Бывшие. Мой секрет - Юдя Шеффер

class="p1">— И пиццу с собой?

— Конечно.

— Ладно, — она спрыгивает с меня и перебегает к нему.

Усмехаюсь: Хороший ход, Гладких. А ты умеешь в тактику…

Он отвечает полуулыбкой победителя.

Ну или мне она мерещится — я же в курсе, что мы конкуренты, а он пока нет.

В этот момент официант тащит пиццу и мое основное. Дима озвучивает ему желание упаковать еду на вынос, тот быстро убегает исполнять. Проходит меньше пяти минут, когда они, расплатившись, покидают ресторан.

— Счастливо, — с улыбкой бросает мне.

Борзый. Когда к сотрудничеству склонял, не так лыбился…

— Пока, Кирилл! — машет ручкой Ева.

— Пока, — отзываюсь эхом.

Остаюсь сидеть один. Тупо таращусь на тарелку перед собой — желание есть пропало, ушло вместе с Евой.

Заметив это, улыбчивая хостесс интересуется, все ли в порядке с блюдом.

— Да, — оживаю. — Просто аппетита нет. Счет принесите, пожалуйста.

Оставляю щедрые чаевые и сваливаю из ресторана.

Подходя к машине, набираю Марго. Почему, блин, я не сделала этого сразу?!

— Вы возвращаетесь? — спрашивает вместо приветствия.

Не знает еще…

Глубоко вдыхаю, настраиваясь.

— Еву забрал Гладких. Мы случайно встретились в ресторане. Прости…

Я слышу, как она ахает, но ничего не говорит. Просто скидывает вызов.

Заслужил, че…

Глава 41. Полнейшая катастрофа

(POV Рита)

Завершив разговор с Кириллом, я зависаю.

Сижу, застыв в одном положении и слепо пялюсь в воздух перед собой. В голове приглушенный шум, будто в соседней комнате включили фен.

И Апатия. И безысходность.

Но страха нет. Глупо бояться того, что уже случилось.

И раздражения на то, что все так неожиданно, так невовремя открылось, нет тоже.

Потому что "время" для моего признания Диме не наступит никогда.

Не в смысле, никогда не признаюсь, нет, но и подходящего момента буду ждать долго. Его не будет. И, скорее всего, не будет и признания.

Поэтому, может, так и к лучшему.

По крайней мере, больше не придется его обманывать.

"А я считаю, что ты просто ищешь оправдания своему Кириллу", вмешивается язвительный внутренний голос. "Типа он снова ни в чем не виноват. Подставил тебя и слился одну разгребать это д… добро".

Я не спорю с собой — это же тоже глупо.

Я готовлюсь к разговору с Димой. Не придумываю, как оправдаться перед ним, не сочиняю жалостливые небылицы, не собираюсь всю вину сваливать на Потемкина.

Ведь не Кир ему врал. И меня никто не заставлял. Я сама…

И сейчас я сама должна посмотреть в глаза своему мужчине и честно сказать… Что?

Все то, что побудило меня скрыть от него правду? И про то, что сама хотела забыть, кто настоящий отец Евы, и что не хотела, чтобы Дима чувствовал себя уязвимым перед реальным отцом, и что просто струсила.

Я столько раз проговаривала все свои причины про себя, что без труда смогу повторить их вслух.

Без труда ли?

Мышцы ног пронзает сильная боль — от длительного сидения на коленях они затекли. Поднимаюсь и только тогда замечаю, что уже изрядно стемнело, а значит, прошел не один час.

Где же Дима с Евой?

Меня затопляет волной тревожности, но тут же в дверь звонят, и, выдохнув, я лечу открывать.

— Мама? — моему удивлению нет предела, когда, распахнув дверь, вижу ее на пороге.

— Не ожидала? — сухо спрашивает она, и хмурое выражение лица — второй повод мне удивляться.

Ни радостной улыбки, ни приветливости. Она смотрит на меня так, как в детстве, когда уличала меня во вранье. Нет, даже хуже…

При взгляде на нее в памяти всплывает тот единственный раз, когда я видела ее вот такой: осуждающей, разочарованной и даже уязвленной. Обиженной, что я не оправдала надежд.

Это было, когда мне было девять, я без спросу надела ее украшения и вышла в них во двор. Я хвасталась подругам и даже давала примерить всем желающим, пока нас не застукал папа…

Он вежливо поздоровался со всеми, а потом взглядом велел мне идти за ним, и дома они вдвоем устроили мне порку молчанием. Продолжительную и болезненную. Оставляющую глубокие следы.

Зато я отлично усвоила тот урок, запомнила на всю жизнь — и помню до сих пор! — и больше никогда не взяла ничего чужого.

Я благодарна родителям за то показательное наказание. Но сейчас…

Что я сделала? Какой дала повод?..

— Что случилось, мама?

— Это я у тебя хочу спросить, дочь, — поджимает губы в явном недовольстве мной.

Я начинаю злиться. И волноваться.

— Ты можешь без загадок? — срываюсь на повышенный.

— А ты? — резко парирует, и, прежде чем она говорит следующую фразу, я захлебываюсь от внезапной догадки — она знает. — Ты не могла обойтись без того, чтобы обманывать нас с отцом? Скрывать столько лет, что Ева — дочь этого проклятущего Кирилла?!

— Как ты узнала? — вырывается у меня, и я тут же замолкаю, быстро осознав, что это неверный ответ на ее вопрос.

— Значит, ты не отрицаешь, что отец — он? — ее недавняя ярость словно сдувается.

Секунду назад мама пышела праведным гневом и сыпала обвинениями — справедливыми, нельзя не признать, — а сейчас выглядит опустошенной и потерянной. Как ребенок. Или одинокая старушка, но моя мама еще совсем не старая!

Это моя правда дается ей с трудом.

Прости, мамочка!

— Не отрицаю, — признаюсь, опуская глаза в пол.

Нет сил смотреть на нее такую.

Мама опускается на кожаный пуф у двери, почти падает на него, будто у нее тоже нет сил. Вдруг закончились.

Я понимаю, как ранила ее эта новость. И что лишь ярость поддерживала ее, придала силы, чтобы прийти ко мне и прочитать ответ в моих глазах. Она надеялась, что он будет отрицательным.

Что я опровергну нелепую, невозможную ложь, которую ей донесли… Кстати, кто?

Опускаюсь на корточки перед ней, кладу руки ей на колени. Поднимаю голову:

— Кто тебе сказал, мам?

— Я сказал.

Толкнув незапертую дверь ногой, в прихожую входит Дима. На руках вносит безмятежно спящую Еву.

— Т…

"Ты?" хочу спросить я, но запинаюсь.

Спотыкаюсь о его затыкающий взгляд.

Он, не останавливаясь и не снимая обувь, уносит Еву в детскую.

Потом возвращается, скидывает обувь.

— Проходите, Татьяна Сергеевна. Что вы как не родная? Вам ведь есть о чем поговорить с дочерью?

— Нет, Дима, я домой, — произносит мама устало и убито. — На сегодня мне достаточно разговоров. Позвони мне завтра, Марго.

Киваю поспешно, давясь слезами.

Никогда не хотела, чтобы она и папа страдали. Именно поэтому я скрывала…

Но для них это, конечно, не аргумент.

Я почти отняла у них внучку.