Олигарх с Большой Медведицы - Татьяна Устинова

– Вы что-то похудели в последнее время, Александрин.

– Мне скучно есть, – призналась Александра. – А вам развенет?

Федору Петровичу стыдно было признаться в том, что есть емувовсе не скучно, и он решил не признаваться.

– Что же вы? Без сахара даже? Подать вам сахарку? Александраему улыбнулась.

Она знала, что на всех мужчин, работающих в галерее, онапроизводит одинаковое впечатление – нежной, ни на что не годной, застенчивойдевочки, погруженной в книги и в себя – отчасти. Всем хотелось ее жалеть и опекать.

Вот только жениться на ней никому не хотелось, а это былонеправильно! Александре давно пора было замуж – двадцать пять лет, шутка ли! Нето чтобы она была готова выйти за Федора Петровича, но хоть за кого-нибудь ужевыходить надо!

Вадим все испортил.

Они были предназначены друг для друга – он и она. Онхудожник, она искусствовед. Для нее искусство – вся жизнь, и для него тоже. Ониидеально подошли бы друг другу, с их тонкостью, особым мироощущением ивосприятием окружающей грубой действительности, а он обошелся с ней так…чудовищно!

Он женился на грудастой, ногастой, громкоголосой, курящейкарьерной стерве, у которой оказалась такая же сестрица, и вдвоем с сестрицейони увели из-под носа у Александры то, что предназначалось именно ей. Почему-тоименно сестрицу Александра ненавидела особенно остро, а с тех пор, как узнала,ненависть стала совершенно невыносимой.

Узнала Александра случайно.

Она подслушала разговор двух старух – матери и Фионы. Ониредко секретничали – Фиона никогда себе не позволяла никакой ненужной«близости» с прислугой, хотя всегда подчеркивала, что мать не прислуга, а«коллега», но Александра отлично знала цену ее словам. У Фионы никогда не былоникаких подруг и не могло быть – все по сравнению с ней были плебеями ипростолюдинами! – и ей не с кем было «поделиться»!

Они пили чай – мать и Фиона. Вернее, пила Фиона, а матьтолько подливала ей и слушала, из-за ее плеча.

– Я и не знала, – говорила Фиона приглушенно, – если бызнала, никогда так не поступила бы.

Он был другим, это потом все началось. Разлад и все прочее.

– Нельзя было ему отдавать, – прошелестела в ответ мать.

– Да я и предположить не могла!.. А дома у себя держатьпосле экспертизы стало опасно, ведь о ней узнали эксперты, могли воров навести.В банк сдавать на хранение я побоялась, в нашей стране все банки ненадежны.

Пауза, вздохи, звон ложечки о тонкий китайский фарфор. ФионаКсаверьевна в разное время суток принимала чай только из определенного фарфора.Утром английский, в двенадцать часов – китайский, в пять опять английский.

Александре казалось, что вся жизнь Фионы только и состоит висполнении правил, поддержании внешней формы, которую она сама для себяопределила как «правильную»!

– Как я могла допустить, – вдруг почти в полный голоссказала Фиона, – чтобы она ушла из семьи!..

Александра, струсив, сделала шаг назад и замерла за высокойбелой дверью. Старухи не знали, что она в галерее, потому и говорили таксвободно. У Александры была своя цель, и она выжидала время, когда все уйдут.Сотрудники ушли, только мать осталась, но Александра знала, что она тоже вскореуйдет, запрет двери, но на охрану помещение не поставит. С утра было известно,что вечером приедет Фиона, чтобы «поработать». «Работала» та в своеудовольствие – просматривала свежие каталоги Сотбис, стряхивала в хрустальнуюпепельницу свой любимый «Данхилл», который специально заказывался в Англии,покачивала ногой. В лакированной туфельке взблескивал благородно-негромкий светнастольной лампы под молочным абажуром.

Фиона приехала неожиданно рано, мать еще не успела уйти, аАлександра испугалась, что они ее «застанут», но они даже не стали подниматьсянаверх, засели в кабинете у Фионы. Цель Александры находилась как раз вкабинете, и получалось, что сегодня ничего не выйдет. Нужно незаметно итихонько выбраться из галереи и заново все придумать, и это было ужасно.Александра спешила, а старухи ей мешали.

Всегда ей мешали жить так, как хотелось!..

Александра тихонько спустилась по винтовой чугуннойлестничке со второго этажа и выжидала, когда старухи закроют дверь, чтобынезаметно прошмыгнуть к выходу, но они дверь не закрывали – думали, что давноникого нет! Некоторое время она стояла посреди скупо освещенного зала, вокружении московских двориков.

– Сейчас нужно придумать, как ее вернуть, Фиона Ксаверьевна,– проговорила мать задумчиво. – Может, поговорить с ними? Предложить денег?

– Денег? – иронически переспросила Фиона. – Сколько денег ямогу предложить за подлинную коллекцию Фаберже?! Вера Федоровна, вы говоритеглупости!

– Нет, нет, – заторопилась мать, которая всегда бояласьФиониного гнева, – разумеется, не так примитивно. Мы можем сказать, что должныее выставить и именно для этого она нам нужна.

Александра за дверью замерла и насторожилась. Теперь самымглавным было услышать продолжение, а не уйти незамеченной. Она придвинуласьпоближе, так что даже неосторожно качнула дверь. Дверь скрипнула.

– Кто там, Вера?

Звон фарфора – мать, видимо, поставила чайник, которыйдержала в руке. Она постоянно держала его, пока Фиона пила, а Александру этовсегда бесило – Фиона только говорила, что мать не прислуга, а мать была именноприслугой, черт побери! Быстрые шаги по ковру, потом перестук каблуков попаркету – сейчас ее увидят, застанут, будет беда!

Александра, когда требовалось, соображала очень быстро. Онане успеет перебежать через зал, а даже если перебежит, деваться ей все равнонекуда – много открытого пространства, украшенного грачами, московскимидвориками и старыми липами. Спасения нет. – Вера?

Шаги все ближе, и тень мелькнула под высокой дверью – матьсейчас выглянет, она уже совсем рядом!

Александра неслышно прыгнула в сторону винтовой лестнички,на которой горел фонарь, единственный освещавший галерею в этот поздний час.Фонарь тоже специально заказывали в Англии – Фиона любила британскую чопорнуюдобротность.

Из школьного курса физики Александре было известно, что,если стать за фонарем, свет скроет ее. Именно скроет, а не осветит. В восьмомклассе они с девчонками даже поделывали такую штуку на площади – пряталисьпозади прожекторов, освещавших неказистую новогоднюю советскую елку, и лаялиоттуда на прохожих. Прохожие пугались. Некоторые тетки в шапках стогами дажероняли сумки со страху. Девчонок это очень веселило.

Стараясь вообще не дышать, Александра пролезла за винтовуюлестничку и молниеносно, за секунду до того, как мать вышла из высоких белыхдверей, успела повернуть фонарь в пазах так, чтобы он светил только на дверь.