Проект «Дом с привидениями» - Триша Клесен

Наконец миссис Картер нарушила тишину:

– Что ж, вы оба выражаете свои чувства, и это замечательно. Очевидно, раньше вы всегда сдерживались.

Папа фыркнул. Наверное, мы подумали об одном и том же.

– Предлагаю Энди уйти сегодня с уроков – вашей семье нужно время, чтобы переварить то, что вы узнали друг от друга. У меня есть несколько контактов… Я могу направить вас к профессионалам, которые лучше справятся с вашей проблемой.

Вот это номер. Миссис Картер сваливает ответственность на другого психолога.

Она порылась в ящике письменного стола, вынула оттуда клочок бумаги и протянула отцу. Он покосился на бумажку, но взял ее не сразу. Не знаю, что было тому виной – скептическое отношение к работе психологов или страх вскоре оказаться со мной один на один. Что мы будем делать, когда выйдем из кабинета миссис Картер? Нам же придется поговорить друг с другом. Откровенно. Мы двигались в этом направлении последние несколько дней, но теперь я высказала все и сразу, и нам остается только взглянуть правде в глаза. Миссис Картер было явно неловко, но рука ее не дрожала. Я уже собиралась выручить женщину и сама забрать бумажку, но папа наконец протянул за ней руку. Он сложил листок пополам и запихнул его в карман, поднимаясь со стула.

– Мне надо предупредить учителей, что я забираю Энди домой? – спросил папа.

– Нет, все в порядке. Я сама им сообщу. – Миссис Картер улыбнулась крепко сжатыми губами. – Энди, можешь выйти на минутку?

Во рту у меня пересохло. Я боюсь остаться с папой наедине, но это даже еще хуже. Они будут говорить обо мне? Миссис Картер предложит, как меня наказать?

Я медленно встала и на трясущихся ногах подошла к двери.

– И закрой за собой дверь, – попросила миссис Картер.

Я оглянулась на папу, но он на меня не смотрел, так что я послушалась и вышла в коридор. Стены в школе старые, бетонные, выкрашенные желтой краской и такие толстые, что подслушать ничего невозможно. Из кабинета раздавались еле различимые голоса. Я постучала ногой по полу и прислонилась к двери, отчаянно пытаясь хоть что-нибудь разобрать. Ручка повернулась, и я отпрыгнула в сторону, к холодной желтой стене.

Папа ничего не сказал, но махнул рукой, чтобы я следовала за ним. Мне пришлось чуть ли не бежать, чтобы за ним поспеть, потому что шел он очень быстро. Наверное, был ужасно на меня рассержен. Я начала гадать, какое наказание он для меня придумает.

За дисциплиной в доме у нас следил не папа. Наверное, этим мы отличаемся от многих семей. Маме Лиа стоило только пригрозить: «Подожди, вот вернется домой твой отец», как девочка тут же становилась образцом послушания. Папе Бекки даже не приходилось ничего делать: он такой громадный, что ему достаточно нависнуть над дочкой с суровым взглядом, и она будет во всем его слушаться. Папа Джизелы – добряк, но любит рассказывать о том, как его в детстве воспитывали, и после таких историй рисковать уже не хочется.

У нас же все побаиваются маму. Точнее, побаивались. Она была не слишком строгой, никого не лупила – нет, ничего подобного! – но мама всегда знала, какое наказание сильнее всего нас расстроит. Словно до нее доносились наши немые мольбы. «Что угодно, пожалуйста, только не поход в аквапарк!» – думаешь ты, и именно этого тебя лишают. Папа кричал громче, но он только лаял, а не кусался. Когда я была совсем маленькой, я пряталась от его криков в шкаф и плакала, а став старше, научилась не обращать на них внимания, только если не возникала опасность, что в дело вмешается мама с ее подходом к воспитанию.

Я морально подготовилась к тому, что на меня накричат. Даже подумала, не забить ли ватой уши, вот только рюкзак у меня остался в классе. Я не решилась сказать об этом папе. Вряд ли ему есть дело до моих учебников, да и сегодня, скорее всего, мне не придется делать домашнее задание.

Мы вышли на улицу, но папа все еще молчал. Ладно, наверное, решил подождать, пока мы не сядем в машину. Но вот двери захлопнулись, кондиционер заработал, а папа все еще молчит. Я не знаю, как мне быть. Заговорить с ним? Извиниться? Или от этого станет только хуже? Со мной такое впервые. Я никогда не была хулиганкой – по крайней мере, настолько, чтобы меня вызывали с уроков, и даже если что-то подобное случалось, в школу приезжала мама. Заговаривала сразу, переступив порог кабинета миссис Картер, замечала, как она во мне разочарована, напоминала, сколько времени и сил она потратила, предоставляя мне возможности, которые я, очевидно, не способна оценить, и ее нравоучения длились, пожалуй, до тех самых пор, пока не приходило время ложиться спать.

«Разумеется, – добавила я про себя, – будь мама еще с нами, я бы сегодня не оказалась в кабинете миссис Картер».

И вот тогда я расплакалась.

Папа вздохнул.

– Энди… – начал он, но, судя по всему, не знал, что еще добавить.

Я уронила лицо в ладони и всхлипнула.

Мне казалось, что теперь папа непременно на меня накричит. Может, последует примеру всех этих отцов из телесериалов и скажет: «Скоро тебе будет о чем плакать!»

Но машина неожиданно остановилась; я оглянулась на папу и увидела, что он прижался лбом к рулю, дрожа всем телом. Через какое-то время папа выпрямился и посмотрел на меня:

– Я сильно напортачил, Энди. Просто не знал, что мне делать.

О нет! Лучше бы он на меня накричал. Я теряюсь, когда папа расклеивается у меня на глазах. В этом и вся беда.

Но папа все еще остается моим папой и понимает, как надо поступить. Он разводит руки в стороны и во второй раз меньше чем за неделю заключает меня в объятия. Теперь мы оба плачем. На его рубашку льются мои сопли, но он меня не отталкивает. Через какое-то время папа выпускает меня из рук, и я отодвигаюсь к себе на сиденье.

Папа снова заводит мотор и выезжает на дорогу, но направляется он не домой. Мы проносимся мимо светофора, на котором следовало повернуть налево. Может, это как-то связано с тем, что сказала ему миссис Картер, когда попросила меня выйти из кабинета?

– Куда мы едем? – спросила я тихо, как мышка.

– За Пейдж, – объяснил папа. – Хорошо бы нам собраться всей семьей.

Поплакав, я слегка расслабилась, но после слов отца у меня сжалось сердце. Мне предстоит рассказать Пейдж о том, что я сделала.

Наверное, я, сама того не заметив, издала какой-то жалобный звук, потому что папа снова заговорил:

– Все обойдется, Энди. – Голос у него звучал неубедительно. Наверное, он и сам это понял и продолжил: – Ты же знаешь, как сильно она тебя любит. К тому же это на меня она сильнее всего сердится… – Только я начала верить в его слова, как папа добавил: – Но не думай, что тебе все сойдет с рук, конфетка. Ты натворила глупостей, и мы с тобой об этом поговорим, ясно?

Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть. Разговоры я переживу. Интересно, меня посадят под домашний арест? «Только не забирай дневники», – подумала я. Мне просто необходимы мамины воспоминания. Она бы это поняла. И заставила бы меня заработать право их читать хорошим поведением. Надеюсь, папа не открыл в себе ее способность выбирать самое жестокое наказание.