Клан Инугами - Сэйси Екомидзо

— Да… — Глаза Мацуко смотрели в одну точку, как у одержимой. — Но я ничего не могу сказать вам, не обсудив это с сестрами. Кроме того, история эта слишком странная, слишком невероятная. Мне необходимо сначала переговорить с ними, а потом, может быть, когда вернется инспектор Татибана, я расскажу, если смогу.

Мацуко звонком вызвала служанку и велела ей немедленно вызвать Фурудатэ, семейного поверенного. После чего впала в безмолвное созерцание.

Спустя два часа на виллу из деревни Тоёхата вернулись инспектор Татибана и Киндаити.

В недрах виллы Инугами, в просторной комнате, устланной татами, на простом деревянном алтаре по-прежнему стояла украшенная крупными хризантемами фотография покойного Сахэя Инугами, чье тонкое лицо до глубокой старости хранило следы былой красоты. На этот раз еще два человека — мужчина и женщина — не явились на собрание членов клана Инугами.

Оставалось только гадать, о чем думает Сахэй, глядя с фотографии на алтаре и видя, как с каждым разом редеет, как зубья расчески, его семейство, собирающееся здесь.

На днях Такэ. Сегодня Томо и Саёко. Она, чей разум не выдержал страшного потрясения, может быть, еще вернется к нормальной жизни, но он, чье тело сейчас лежит, вскрытое доктором Кусуда, на столе в больнице Насу, никогда уже не придет на собрание семьи.

Если не считать отсутствующего Сизумы Аонума, из прямых потомков Сахэя Инугами в живых остался один лишь Киё. Он восседал, как безжизненная статуя, в своей белой гуттаперчевой маске, безмолвный, как пришелец из мира иного, как таинственное болото, которое таится далеко в горах, неведомое людям с древних времен.

Рядом с Киё сидела Мацуко; чуть поодаль от них — Такэко и муж ее Тораноскэ; а еще дальше — Умэко, с глазами, покрасневшими от слез, и ее муж Кокити. Вот и все, что осталось от клана Инугами. Рядом с ними, но, понятное дело, все же в сторонке — Тамаё, явно уставшая после всех потрясений вчерашнего дня, но тем не менее не поблекшая. Ее хрупкая красота, воистину бессмертная, как вечно цветущая весна, с каждым ее появлением становилась все более чарующей. Макака расположился рядом с ней.

В стороне от членов семьи расположились инспектор Татибана и Киндаити, вернувшиеся из деревни Тоёхата, и адвокат Фурудатэ, вызванный Мацуко. Кроме того, там присутствовал детектив Ёсии, тот самый, первым принесший дурную весть. И все они затаили дыханье в ожидании, что вот сейчас раскроется нечто очень важное.

Стояла такая тишина, что можно было слышать потрескивание угольков в жаровне посреди комнаты, и воздух в комнате был напоен острым запахом хризантем и предчувствием зла. Наконец Мацуко нарушила удушливое молчание.

— Теперь я отвечу на ваш вопрос. Такэко, Умэко, вы согласны, чтобы я рассказала все, да?

Как всегда, в голосе Мацуко прозвучала властность. Такэко и Умэко, на которых снова надавили, обменялись испуганными взглядами, но кивнули с мрачной покорностью.

— Все это известно только нам, и мы договорились никогда никому ничего не рассказывать, и до сих пор не рассказывали, и предпочли бы, если бы то было возможно, унести нашу тайну в могилу. Однако обстоятельства вынуждают нас раскрыть ее. И Такэко, и Умэко согласились со мной, что мы должны пойти на это единственно ради того, чтобы вы могли отомстить за смерть их сыновей. И быть по сему. Теперь уже не имеет значения, что вы подумаете о нас, услышав эту историю. У каждого есть свои причины для оправдания неприглядных поступков. У каждого есть право защищать свое счастье, а тем более у матери, которая должна бороться не только за себя, но и за счастье своих детей, даже если люди ее осудят.

Замолчав, Мацуко окинула собравшихся пронзительным взглядом хищника. И снова заговорила:

— Это было примерно в то время, когда родился Киё, а значит, лет тридцать тому назад. Думаю, все вы слышали, что в то время наш отец, Сахэй Инугами, сошелся с женщиной низкого происхождения по имени Кикуно Аонума. Она работала на его шелковой фабрике, и лет ей было, наверное, восемнадцать или девятнадцать. Особой красотой или умом она не отличалась — обыкновенная девушка, единственным достоинством которой была кротость. Как этому созданию удалось соблазнить нашего отца, понятия не имею, но когда он с ней сошелся, на него даже смотреть было неловко — так он был опьянен. Наверное, такое нередко бывает с влюбленными мужчинами почтенного возраста — в то время отцу было уже за пятьдесят, дело Инугами наконец твердо стало на ноги, Сахэй Инугами уже входил в предпринимательскую элиту страны, и все же он влюбился без памяти в скромную работницу с его собственной фабрики, простую восемнадцатилетнюю девушку. Нетрудно представить, какой это вызвало скандал.

Даже сейчас голос Мацуко задрожал от вновь ожившего гнева.

— У отца по крайней мере хватило совести и здравого смысла не приводить ее на эту виллу. Он купил дом на окраине города и поселил ее там. Поначалу он ходил туда украдкой, стараясь, чтобы его не заметили, но постепенно осмелел и в конце концов стал жить там более или менее постоянно. Не сомневаюсь, вы понимаете, какой это для нас был позор.

С каждым словом речь Мацуко становилась все более страстной.

— Люди отнеслись к этому крайне недоброжелательно. Разумеется, обычный богатый старик — такие типы встречаются повсюду, ведущий себя как молодой дурак, не вызвал бы столько сплетен. Но в данном случае позорил себя предводитель делового сообщества Синсю, известный представитель префектуры Нагано, человек, которого люди прозвали Отцом Насу. Чем выше дерево, тем труднее ему устоять против ветра, а чем известней и влиятельнее становился отец, тем больше врагов он приобрел — врагов политических, врагов деловых, врагов всякого сорта. Эти люди, увидев возможность подвести под него подкоп, ухватились за нее. Они публиковали о нем скандальные статьи в газетах и распространяли о нем нелепые непристойные стишки. По правде говоря, и по сей день, вспоминая, что нам пришлось пережить в то время, я вся съеживаюсь. Но если бы только это, если бы дело было только в том, что мы превратились в мишень для насмешек, мы бы это как-нибудь пережили. Но потом до меня дошел слух, на который я просто не могла не обратить внимания.

Неумолимая Мацуко, очевидно не забывшая ярости, испытанной в то время, произнесла все это, чуть ли не скрежеща зубами.

— Люди говорили, что Кикуно беременна и что отец намеревается привести ее в наш дом как свою законную жену, а нас выбросить на улицу. Вообразите мою ярость, когда я это услышала. Нет, то была не только моя ярость — то были горечь и гнев, которые завещала мне моя мать. И тот же огонь горел в сердцах Такэко и Умэко.

Мацуко повернулась и посмотрела на единокровных сестер, обе кивнули в знак согласия. Во всем, что касалось этого дела, между ними всегда было полное согласие.

— Как вы, без сомнения, слышали, у нас у трех разные матери. И ни одной из них не было дозволено стать законной женой отца, всем трем пришлось оставаться его любовницами. Как они должны были возмущаться и сожалеть об этом! Наших матерей уже не было в живых, когда появилась эта Кикуно, но, сколько помню, отец обращался с ними совершенно бесчеловечно. Вам не кажется странным, что у этого дома такое множество пристроек? Это следствие развратной жизни, которую вел наш отец. Отец держал каждую из трех женщин в одной из пристроек, как рабыню. Да, именно так, и только так это можно описать — они жили как рабыни. Он не питал к ним ни малейшей любви и держал их, только чтобы пользоваться ими, когда ему нужно было удовлетворить свою грязную мужскую похоть. Он не просто их не любил, он даже смотрел на них с презрением. Вот почему говорят, что он был так недоволен, когда каждая из трех женщин зачала и родила. Он думал, что наши матери должны покорно отдаваться ему, а зачинать детей — совершенно лишнее. Можете себе представить, каким холодным, каким бесчувственным отцом он был для нас, своих дочерей.