Роман Галицкий. Русский король - Галина Львовна Романова

- Да зачем же ещё? - перепугался было Борис Семёныч. - Зачем ещё звать короля? Мы и так бы…

- Веры вам нет!

Ничего не понимающий Андраш, ибо разговор вёлся на неизвестном ему русском языке, с тревожным любопытством вертел головой, глядя на бояр и своих советников и, наконец, не выдержав, подёргал Мокия за полу кунтуша. Тот недовольно обернулся на мальчика, улыбнулся через силу.

- Что происходит? - тихо промолвил Андраш.

- Не тревожься, принц Андраш, - весомо ответил советник. - Русы обманули нас - приняли тебя на княжение, а сами послали за другим князем, чтобы убрать тебя.

- Меня хотят убить? - Голос мальчика дрогнул.

- Ну что ты, принц, что ты! - Мокий грубовато, всё-таки тут были эти русские, потрепал Андраша по голове. -Твой отец пришлёт войска, я сегодня же напишу ему. Мы не дадим тебя в обиду. А с этими русскими…

Володислав Кормиличич не был бы тем, кем стал, если бы не умел замечать много больше, чем остальные. Прислушиваясь к беседу угров - мадьярскую молвь-то он разумел! - боярин бросился к принцу.

- Королевич! - воскликнул он. - Честным крестом клянусь, что верны мы тебе! На том крест целую! И пущай гореть мне в геенне огненной и пущай отмстится мне и детям моим, коли обману тебя! Но Галич тебе верен! Клянусь!

Полез за пазуху, доставая серебряный крестик, жадно прижался к нему губами.

Это немного обрадовало и успокоило Мокия. Он приблизился к боярину Володиславу и тяжело тряхнул его за плечо:

- Коли так, клянитесь все! Весь Галич пусть целует крест, что вы не замышляли и не замышляете ничего дурного.

* * *

На другой же день зазвенели вечевые била, запел колокол на храме Пресвятой Богородицы. Удивлённые и встревоженные люди потянулись из домов к площади.

- И почто кажен день трезвон? - возмущался староста Угоряй. - Простому люду житья не стало!

- Должно, приключилось чего, - раздумчиво ответствовал его сосед, старшина мостников Гузила. - Запросто так народ скликать не станут!

- Опять бояре гоношатся, - рассуждали купцы. - Неймётся им!..

Вечевая площадь была заполнена народом. Были здесь и бояре, и купцы, и духовенство. Последний раз столько народа видала она два года назад, когда умирающий князь Ярослав Осмомысл велел скликать собор. Люди теснились, крестились на купола храмов, негромко рассуждали меж собой.

На вечевом помосте уже водрузили столец для королевича, где он и сидел, сверху озирая толпу. Его советники окружали отрока, родовитые бояре совета и католический епископ стояли рядом.

- Галицкие мужи! - размахивая руками и надсаживаясь, кричал с помоста боярин Володислав. - Зело недоволен вами королевич Андрей. Дошло до него, что замышляете вы супротив него недоброе…

Тихий гул голосов был ему ответом. Разное кричали люди, но явственнее всего прорывалось возмущение.

- Но, любя вас, яко детей своих, и не желая, подобно поганым язычникам, отвечать злом на зло, любя Христа и почитая заповеди его, постановил королевич Андрей взять с вас клятву, что не замышляет Галич недобра. А на сём целуем крест!

Он повернулся к епископу, и тот вышел вперёд, поднимая большой золотой, усыпанный мелкими камешками крест. На глазах всего народа Володислав Кормиличич трижды перекрестился на купола Богородицкого собора, потом преклонил колено и, произнеся: «Да будет мне судьёй честной крест», - истово приложился к чеканной фигурке Спасителя.

Вечевая площадь вздохнула. А боярин, встав, уже отошёл, приглашая подойти другого.

Бояре заволновались, затопали пестро одетой отарой. Неповоротливый Фома Тудорыч не спеша согнул ногу, облобызал крест. Константин Серославич наклонялся важно, снисходя. Щепан Хотянич, тучный, одышливый, преклонял колено и выпрямлялся обратно так медленно, словно вот-вот должен был упасть и умереть.

За набольшими боярами потянулись остальные. Борис Семёнович трясся от страха - он в числе первых знал, что галичане выкликнули звать на княжение Ростислава Ивановича, но не поспешил доносить уграм. Боярин Вышата, подкатившийся колобком после него, от страха едва не укусил крест - так стучали у него зубы. Боярин Филипп, коий более всех кричал о Ростиславе, так тот был белее мела. Ему всё казалось, что сейчас громы небесные обрушатся на клятвопреступника, - ведь и его звали Ивор Ивачевич и Домажир Хороший с собой в посольство. Не поехал, послал заместо себя своего дальнего родича. Отходя наконец от креста, бояре одни вздыхали облегчённо - пронесло! - другие озирались настороженно.

После потянулись именитые купцы, за ними кончанские старосты, тысяцкие и сотские. Среди них не было богатыря Микулы - вместе с другими он ускакал в Смоленск звать на княжение Ростислава. И напрасно искал староста Угоряй своего знакомца Ермолая - купец, оставив дела на сына Могуту, тоже отправился к Ростиславу.

Свежий ветер, налетая со свистом, раздувал полы шатра, и тогда казалось, что просторный, белого шелка шатёр взмахивает крыльями, как готовый взлететь лебедь. А когда порывы ветра стихали и полог опадал, казалось, что лебедю подрезали крылья.

Только здесь, на вершине башни, дули такие сильные, вольные, стремительные ветра. Они приносили с собой то свежесть с реки, то духоту из города, то тепло и пряные запахи с полей и лесов.

С вершины башни открывался чудесный вид - даже из окон королевского дворца так не смотрелось. Справа расстилалась широкая полоса Дуная, по гладким берегам которого раскинулись поля и тёмно-зелёные щетины лесов. Слева высился город, столица Венгрии, Эстергом. Башня стояла в череде сторожевых башен возле крепости. Примыкавшая к ней стена с зубцами бойниц, с заборолами, насыпным валом и рвом отрезала город от окрестностей. Город рос, ему становилось тесно в каменном мешке, куда он загнал сам себя в далёкие времена. Снаружи, вдоль берегов Дуная и у подножия крепости, лепились купеческие склады, всходы для кораблей и хижины городской бедноты.

Дома, на Руси, за стенами города рос посад. Выстраивались в улочки жилые избы, прижимались к земле баньки, овины, клети. Здесь селился ремесленный и торговый люд победнее. Иногда бояре ставили тут новые терема, обносили их крепкими заборами. Когда приходила беда, всё это бросалось на произвол судьбы - посадские спасались за крепкими стенами, чтобы после осады вернуться и либо продолжать жить, либо отстраивать дом на пепелище.

Здесь было не так. Здесь всё было не так.

Который месяц жил уже Владимир Ярославич, князь галицкий, в плену у короля Бэлы. Не забыть ему никогда унижения, которое испытал он, когда вкатилась подвода на задний двор королевского замка и выбежавшая встречать Алёна встретилась с ним глазами. Её лицо вмиг застыло, побелело, и женщина оборотилась к Бэле, покорно, но с вызовом взглянула ему в глаза. «Ныне сила на твоей стороне, - прочёл Бэла в её взоре, - мы должны покориться. Но смириться не заставишь». Не понять, откуда в попадье оказалось столько силы и достоинства - под стать иной княгине! - и сейчас, когда, казалось, всё было потеряно, Алёна оставалась при Владимире, не отходила от него ни на шаг, молча поддерживала и утешала. Особенно понадобилось её утешение, когда, не выдержав плена, захворал и умер сперва младший сын, Иван, а после старший - Васильке После этого помрачнел Владимир и даже рождённый Алёной сын не радовал.