Горизонт края света - Николай Семченко

На привалах камчадалы отправлялись в лес и приносили оттуда охапки стеблей растения, напоминающего борщевик. Они высушивали её, после чего ели сами и давали попробовать казакам. Она была сладкой как сахар.

Два казака решили сами нарвать и отведать той травы. Они сдирали с толстых стеблей кожуру и жевали сочные стебельки: вкусно! А на следующее утро Атласов увидел, что мужики опухли и запрыщавили: оказывается, свежий сок этого растения ядовит. И хоть пузырьки на коже скоро прорвались, но струпья и опухоль не сходили более недели.

– Вот вам и сладкая травка! – смеялся Атласов. – Разве вы не видите: камчадалы её только сушеной едят, и собирают с превеликой осторожностью. Примечайте их обычаи, они лучше нас знают, что пользительно, что – нет…

В отличие от диких и угрюмых пенжинских мест долина реки Камчатки казалась сущим раем: здесь обитало много туземных родов, и люди отличались красотой, силой и здоровьем. Всего у них было вдоволь – и рыбы, и птицы, и всякого зверья. Хлебопашеством камчадалы не занимались и не знали, что это такое. И этому обстоятельству казаки удивлялись и жалели, что плодородная землица стоит пустой.

Историки отмечаю такой факт. Вниз по реке Камчатке к морю Атласов послал на разведку одного казака, и тот насчитал от устья реки Еловки до моря – на участке около 150 километров – 160 острогов. Атласов потом рассказывал в своей «скаске»,что в каждом остроге живут 150—200 человек в одной или двух зимних юртах. «Летние юрты около острогов на столбах – у всякого человека своя юрта». Долина нижней Камчатки во время похода была сравнительно густо населена: расстояние от одного великого «посада» до другого часто составляло меньше одного километра. В низовьях Камчатки жило, по самому скромному подсчету, около 25 тысяч человек. «А от устья идти верх по Камчатке-реке неделю, есть гора – подобна хлебному скирду, велика и гораздо высока, а другая близ ее ж – подобна сенному стогу и высока гораздо: из нее днем идет дым, а ночью искры и зарево». Это первоедокументально зафиксированное наблюдениедвух крупнейших вулканах Камчатки – Ключевского и Толбачика

Богатства рек поразили Атласова: «А рыба в тех реках в Камчацкой земле морская, породою особая, походит она на семгу и летом красна, а величиною болши семги, а иноземцы называют ее овечиною (имеется в виду чавыча). А иных рыб много – 7 родов розных, а на руские рыбы не походят. И идет той рыбы из моря по тем рекам гораздо много и назад та рыба в море не возвращаетца, а помирает в тех реках и в заводех. И для той рыбы держитца по тем рекам зверь – соболи, лисица, видры».

Однажды казак Голыгин случайно оступился и угодил ногой в ручей. Тут же все услышали его восторженный вопль:

– Братцы! Баня! Вода – горячая! Вот вам крест!

Мужики обрадовались: водичка и вправду была теплой, наконец-то можно от души поплескаться, а то как бы совсем не завшиветь. В этом нелегком походе они если и устраивали мытьё, то это бывало нечасто, да и какое удовольствие получишь от корыта, куда наливали воду из закопченных, жирных котлов? К тому же, здоровенный мужик и не помещался в этой посудине – так, лишь чуть-чуть обмывались. А тут – глубокий ручей с горячей водой. Благодать!

Камчадалы испуганно смотрели на голых казаков, которые, не стесняясь, плескались в ручье, тёрли один другому спины и, забавляясь, гонялись друг за другом по берегу. Храбрые воины Купени суеверно боялись воды. Они считали, что в ней водятся злые духи, которые топят людей. Значит, мельгытанги в самом деле были богами, если ничего не боялись.

Атласов, искупавшись, блаженно вытянулся на солнцепёке. Высоко в небе парил орёл. Мягким ветерком дышала земля. Пахло кипреем. И жизнь казалась хорошей и удивительно доброй.

В тот же день куда-то исчез казак Голыгин. Говорят, он был особенно задумчив и вёл себя непонятно – всё время озирался, чему-то таинственно улыбался и что-то ощупывал на груди.

Река, у которой казак сгинул, назвали Голыгиной[45].

Атласов, узнав о случившемся, нахмурился. Он понял: Голыгин ушёл искать себе место под солнцем – для жилья, рукоделия своего и потомков. И зерно вот берёг для будущего урожая. Нахмурился Атласов и тут же улыбнулся. Значит, понравилась человеку здешняя земля, пришлась по душе. Значит, будет он тут жить…

И не возгневился Атласов, не стал бранить других казаков: чего, мол-де, разинули рты, может, Голыгина кто из враждебных камчадалов взял в полон? А стал он думать о том, как идти дальше, к самому носу неведомой земли.

Отряд двинулся к южной оконечности Камчатки побережьем Охотского моря. В пути видели много медведей и волков. Звери не пугались людей и следили за двуногими с любопытством и без всякого страха. Настороже приходилось быть с аборигенами, которые нередко встречали пришельцев градом стрел. Но против «огненных палок» русских они были бессильны. Стойбище за стойбищем переходило под покровительство Руси, и князцы готовы были платить какой угодно меховой ясак, лишь бы мельгытанги больше не гневались на них.

На одном из привалов в лагерь пришёл камчадал, назвался Лемшингой[46]. Его усадили у костра, принялись расспрашивать, откуда идёт и почему, не в пример другим своим сродственникам, не боится русских людей.

– Слава идёт о вас по Камчатке, – хитро блеснул бусинками глаз Лемшинга. – Вы помогли Купене одолеть злого врага-разорителя. У вас есть хороший товар в обмен на меха. Так зачем мельгытангов бояться? С ними дружить надо…

– Вот это по мне, – Атласов протянул Лемшинге руку. – Другами будем!

– Э, нет! Это не по-нашему, – возразил камчадал, и в узеньких щелочках глаз засеребрился смех. – Заворачивайте в наше стойбище. Лемшинга Большого мельгытанина подчевать станет…

Опасаясь измены, казаки вошли в стойбище боевым порядком. Иван Енисейский для острастки пару раз пальнул из пищали. Такими подозрительными русских сделали вольные камчадалы, на которых не распространялась власть Купени. Не желая терять свободы, они ночью подкрадывались к лагерю казаков и внезапно нападали. Иные, желая умерить бдительность русских, встречали их ласково, выставляли лучшие угощения, а когда те засыпали, закрывали юрту и, по своему обыкновению, поджигали её, дожидаясь мельгытангов у выхода. Но стоило казакам пустить в ход пищали – и лихоимцев как ветром сдувало.

Лемшинга, похоже, позвал всё-таки Атласова не для лихоимства – для сведения дружбы. По тому уважению, которое камчадалу оказывали другие его сородичи, казаки поняли: это – уйжучючь, а проще – глава рода, старейшина. Впрочем, ему подчинялись в основном только на промыслах, а суд и расправу в стойбище вершил общий совет. Уйжучючь был равен с другими во всём – вместе со всеми ел, спал на общих нарах, и в одежде никакой отмены не имел.