Ганзейский союз - Филипп Доллингер

На острове Готланд Висбю во второй половине XIV в. еще претендовал на руководящую роль в Готландско-ливонской трети. Он основывал свои претензии на большой роли, какую он играл в расширении немецкой торговли на восток и на еще значительном объеме своей торговли с Англией и Фландрией. Но к тому времени город находился в упадке; процесс ускорился его разграблением в 1361 г. После того как Висбю перешел под контроль Дании, он больше не мог поддерживать свои притязания и, хотя до XVI в. оставался ганзейским городом, он занимал в союзе все менее важное место.

Наконец, возникает вопрос, являлись ли членами Ганзы отдельные шведские города. В уставе брюггской конторы записано, что купцы с Готланда, из Ливонии и Швеции образуют третью ганзейскую треть. Ясно, что в тот период шведские купцы – почти все, несомненно, немецкого происхождения – признавались членами Ганзы. Но каким было их положение после образования Ганзы городов? Есть доказательство, что делегат из Стокгольма присутствовал на Ганзейском соборе 1366 г., а в 1388 г. в письме, адресованном в Ревель, шведская столица называла Висбю «главой нашей трети». Поэтому кажется бесспорным, что Стокгольм (от 6 до 7 тысяч жителей около 1500 г.) был ганзейским городом, по крайней мере в XIV в. Труднее оценить статус других городов. Судя по всему, тот же вывод можно сделать и относительно Кальмара и Нючепинга; оба города в 1362 г. взимали ганзейскую пошлину с товаров. Невозможно получить такие же свидетельства за XV в., поэтому есть основания полагать, что к тому времени шведские города уже не считались ганзейскими. Вероятно, упадок Висбю, который был особенно заинтересован в поддержании трети и сохранении своего влияния, внес свой вклад в преждевременный выход шведских городов из Ганзы.

Обзор ганзейских городов наглядно демонстрирует различия в их статусе и разнообразные функции. Возможно, следует бегло заметить, что желание кратко охарактеризовать функции многочисленных ганзейских городов возникло очень давно. Оно породило популярную пословицу, возможно, восходящую к XV в., которая предлагает следующие, иногда довольно неожиданные, определения дюжине ганзейских городов: Любек – склад (Kaufhaus), Кёльн – винный погреб (Weinhaus); Брауншвейг – арсенал (Zeughaus); Данциг – амбар (Kornhaus); Магдебург – пекарня (Backhaus); Росток – солодовня (Malzhaus); Люнебург – соляной склад (Salzhaus); Штеттин – рыбная лавка (Fischhaus); Хальберштадт – бордель (Frauenhaus); Ревель – склад воска и льна (Wachs- und Flachshaus); Краков – медный склад (Kupperhaus); Висбю – склад смолы и дегтя (Pech- und Teerhaus).

Демографическая история ганзейских городов в последние три столетия Средних веков во всех отношениях повторяет историю Запада в целом. Она характеризуется более или менее стремительным ростом городского населения, благодаря иммиграции, вплоть до середины XIV в. «Черная смерть» вызвала резкий спад населения, которое, однако, вскоре восстановилось благодаря росту иммиграции в последующие годы; этот процесс повторялся примерно раз в десять лет, после того как эпидемии чумы выкашивали людей. Наконец, в XV в. население многих городов перестало расти или даже уменьшилось, хотя несколько из них продолжали расширяться.

Однако в этом общем плане ганзейские города представляют три характерные черты. Обычно иммиграция шла с запада на восток; пропорция иммигрантов из дальних мест была больше, чем в других регионах; немецкие города за Эльбой включали славянское меньшинство разного размера.

Документов, на которых можно основывать изучение подобных фактов, мало. Главным образом они состоят из списков новых граждан, и почти нет таких документов ранее XIV в. Иммигранты, чьи фамилии – единственно ценная деталь в данном контексте – свидетельствовали об их происхождении, обычно составляли не более половины от общего числа жителей. Конечно, по фамилиям нельзя определить, откуда точно приехал тот или иной поселенец. Фамилии выдают лишь родные места для его семьи, по крайней мере в подавляющем большинстве случаев. Следовательно, с помощью фамилий можно лишь примерно установить масштабы переселения.

Великая миграция на восток отразилась на всех ганзейских городах даже в XV в. Вестфальские города укреплялись пришельцами из Рейнской области, Франконии и даже Валлонии. Бремен обязан своим развитием голландцам и фризам. Гамбург рос с прибытием иммигрантов из Саксонии, а иммигрантов из Гольштейна было сравнительно мало. Перенаселенная Вестфалия поставляла переселенцев для Любека и всех восточных городов. Выходцы из многочисленных крошечных вестфальских городов рассеялись по всем прибрежным городам на Балтике, а также по внутренним регионам Польши, стран Прибалтики и Швеции. Многие фамилии служат доказательством такого расселения. Так, Варендорпы, прибывшие из небольшого города в окрестностях Мюнстера, стали одной из самых влиятельных семей Любека, по крайней мере начиная с XIII в. Их родственников можно отыскать в других вендских городах, в Данциге, Эльбинге, Висбю, Риге и Дерите. Варендорпы часто становились членами городских советов. И Аттендорнов, выходцев из Рура, можно найти примерно в тех же городах, а также в Стокгольме. Несомненно, общее происхождение иммигрантов, расселившихся по разным отдаленным городам, независимо от степени родства, стало прочнейшим связующим звеном, скреплявшим структуру Ганзы. Особенно это касается вендских городов на Балтике.

Оттоком населения на восток также объясняется высокая доля в восточных городах тех граждан, которые прибыли из дальних мест, особенно в XIII в. и позже. Так, в Данциге в последней трети XIV в. иммигранты, которые пришли из районов западнее Эльбы, составляли 25 % населения, в то время как тогда же в Дортмунде до 90 % населения составляли люди, родившиеся там же или неподалеку.

Большая роль, которую играли иммигранты в заполнении городов, особенно после повторных вспышек эпидемий, привело Генриха Райнке к удивительному выводу. Он предполагает, что во всех ганзейских городах в XVII в. и ранее количество иммигрантов превосходило количество местных уроженцев. Если так, легче понять, почему столько граждан в первом поколении сумели достичь высоких постов в том или ином городе. В таком случае уже не столь удивительным покажется замечание, что из четырех великих бургомистров Любека в конце XIV в. двое были уроженцами Висбю, один – Брауншвейга и один – Хильдесхайма; что из четырех бургомистров Гамбурга, занимавших эту должность в 1490 г., ни один не был уроженцем города или сыном гражданина города; что Вулленвевер, уроженец Гамбурга, сумел управлять Любеком, хотя гражданство Любека он получил лишь в 40 лет, и т. д.

К западу от Эльбы население было полностью немецким, но к востоку в ганзейских городах имелось славянское (вендское) население. Его статус разнился в зависимости от области, но славян всегда было меньше в городах, чем в окружающей местности. Немцы превалировали благодаря своему богатству, техническому превосходству предпринимателей и ремесленников и, почти повсюду, благодаря своей численности. Таким образом, ганзейские города стали центрами германизации Востока.

Естественно, в городах, расположенных между Эльбой и Одером, а также в Померании славян было меньше. В сельской же местности их численность оставалась неизменной вплоть до Нового времени. В судах Магдебурга уже в 1290 г. упразднили пользование славянским языком, поскольку в нем отпала необходимость. В тот же период в Ростоке и Штраль-зунде еще имелись особые наместники (Vogt), которые управляли вендами. Позже они исчезли. Даже после того, как славяне в какой-то степени получили подкрепление – в сельской местности начали селиться крестьяне-иммигранты, что было особенно свойственно для Штеттина и Франкфурта-на-Одере, – к XV в. количество славян стало незначительным.