За что мне такому хорошему такая хреновая жизнь? Креативный антивирус для мозга - Алексей Капранов

Рис. 16. Эниостили

Еще один путь, который нам придется проделать, чтобы разобраться со своей хреновой жизнью и стать счастливее, это искоренить из своей жизни вирус «должен».

Итак, напомню. У нас есть то, что опасно, и то, что полезно. На языке тела первый сигнал опасности – боль, которая помогает нам выжить. Мы анализируем и прогнозируем опасность. Помимо боли тела существует еще боль души – это вина. Чувство вины ломает психику. Самое страшное – быть плохим. Потому что если мы плохие – мы отвергнуты, а значит, мы не выживем. И всю жизнь мы доказываем, что мы хорошие. Хорошо – это не то, что нравится маме и папе, а то, что положено в обществе. Хороший – это тот, кто делает, что должен. Плохой – тот, кто не хочет делать или хочет делать что-то другое. Чувство вины у нас появляется, когда затронута мотивационная сфера.

Если учесть, что «не хотеть ЭТО (ролевые ожидания)» подразумевает 50 % вины, а хотеть не ЭТО – 100 %, то дешевле вообще ничего не хотеть. Хотеть опаснее, чем не хотеть. Поэтому слово «должен» – это скрытый запрет. Но подсознание говорит, что мы должны ЭТО хотеть всегда, чтобы не быть виноватыми.

А вы знаете, насколько опасно для нас слово «должен»? Есть один показательный тест японского исследователя Шиаки Омура. Если соединить большой и указательный пальцы в кольцо и попытаться его разорвать, говоря «хочу», то это не получится сделать. Если в этот момент произносить «должен», то, как бы крепко пальцы ни были соединены, кольцо разорвется. Это значит, что если мы что-то должны, то организм просто теряет силы. Поскольку «должен» – это чужая воля. А на чужую волю наш организм силы не дает. А раз у нас не хватает сил, чтобы получить какой-то результат, приходится прилагать еще больше усилий. А это для нас уже подвиг, так как результат остается тем же. Подвиг никто не заметил и не ценит. Поэтому у нас возникает ощущение, что нам недодали. Хотел быть красивым, как Ален Делон, богатым, как Билл Гейтс – Бог не предоставил такой возможности! Родители – недолюбили, недозаботились. Государство точно недодало. А значит, мне все должны. Но, по «закону бумеранга», если мне должны, то я должен в 7 раз больше. И из таких долгов сложно когда-либо выбраться. «Должен» – это вирус, или информационная составляющая. Он не живой и сам не может размножаться. Но как только он попадает в клетку, он ее изменяет, и клетка с вирусом начинает размножаться, убивая весь организм.

Вирус «должен» – самый опасный вирус в жизни. Если он заражает хотя бы одну клетку, то дальше гибнет весь организм.

Как только мы впускаем слово «должен» глубоко в себя, оно начинает нас разрушать. Если человек виноват, значит, он должен. А если он должен, значит, он не может. А раз он не может, то он опять виноват. А если еще больше виноват, значит, еще больше должен, значит, еще больше не может. Получается воронка какая-то. Огромное чувство вины затягивает, не останавливаясь. В такой момент кто-то его заливает спиртным, кто-то начинает свинчивать со всех должностных обязанностей, уходит с работы, из семьи в бомжи, дети бегут из дому. Для мужчин чувство вины вообще смертельно. Женщина хотя бы имеет право обвинять только сама себя и неуязвима для наружного обвинения. А мужик, если он поверит, что виноватый, он даже драться не сможет.

Рис. 17. Вирус «должен»

Представьте себе, вы ведете двух хорошеньких маленьких девочек годика три, в гольфиках, с белыми бантиками. Подходите к парку и одной говорите:

– Ну, иди на качельке покачайся осторожненько, только не упади.

А второй:

– А ты здесь сядь ровненько и коленочки вместе. Потому что приличные девочки вот так сидят.

Она села и сидит. Смотрит на первую. И какие у нее чувства к ней? Потом одна накачалась, вторая насиделась. Вы ведете их дальше. Одна по бордюрчику прыгает, трещинки перепрыгивает. А второй вы говорите:

– Иди ровно и не балуйся.

Одной покупаете мороженое, а второй говорите:

– Обойдешься!

Потом вы заводите их домой. Одной говорите:

– Ты иди платьице сними, поиграй сама, только маме не мешай.

А второй:

– Ты должна сейчас картошку почистить, приготовить ужин, помыть полы, постирать.

И какие чувства у нее будут по отношению к первой? Ну, явно не любовь.

Так вот, вторая девочка – это ваш «внутренний ребенок» или ваша Золушка. А первая – ваш реальный ребенок – ваша дочь. Когда «внутренняя мама» фиксирует нелюбовь к реальному ребенку (первой девочке), наказывает «внутреннего ребенка» (Золушку) за нелюбовь. Начинается замаливание перед ней грехов. И мама гробит своего реального ребенка гиперопекой, а потом злится, что дети неблагодарные твари. Таким образом, наша мотивационная сфера гробит и нашу жизнь, и жизнь наших детей.

Возможность – это самый скоропортящийся продукт. Мы кладем его в дальний угол и никогда им не пользуемся. Но, тем не менее, нет ничего страшнее, чем потерять возможность. Мы боимся не смерти. Мы боимся потери возможности что-то изменить и что-то сделать.

Возможность – самый скоропортящийся продукт.

Когда-то мы с другом жили в одном дворе, у нас была возможность видеться. Мы виделись, играли, классно было. Потом, когда мы женились, я от страха быть плохим перед женой сделал выбор в ее пользу. Если я сделал бы выбор в его пользу, я явно стал бы плохим для жены. Поэтому мы договариваемся: «Ну, как-нибудь увидимся? Да, как-нибудь. И пивка попьем, конечно». Но не пользуемся этой возможностью. Мы думаем, что она будет всегда. А потом друг взял и переехал в другой конец города. Теоретически возможность есть, но практически я теперь точно возможностью не воспользуюсь. Почему? Если я полтора часа еду в одну сторону и полтора в другую, я что, поеду ради двадцати минут?? Конечно, нет. И мы теперь явно сядем часа на полтора, и явно жены будут недовольны. Риск еще больше. Поэтому мы только созваниваемся: «Да, как-нибудь». И мы за пять лет так и не воспользовались этой возможностью.

А потом мой друг умирает. И почему я выть начинаю? Я ж его и так семь лет не видел. На самом деле я не друга потерял, я утратил возможность его видеть. «Что имеем – не храним, потерявши плачем».

Беда человека в том, что он хочет иметь то, чем можно только пользоваться, и совершенно не пользуется тем, что имеет.