Стыд - Карин Альвтеген

— Могли. Или могли сходить в магазин.

Голос еще злее взгляда, Май-Бритт поняла, что за время отсутствия Эллинор что-то произошло. И что это имеет отношение к бумаге, которую та держала в руках. Вырванные из блокнота листы, вроде тех, что какое-то время назад появились в ее квартире. Как же ей хотелось, чтобы содержание этих страниц так и осталось непрочитанным. Эллинор, по-видимому, заметила ее взгляд и, развернув лист, протянула его Май-Бритт.

— Поэтому вы решили, что я знакома с Ваньей Турен, да? Потому что она написала, что у вас что-то болит? И вы подумали, что это я ей рассказала, да?

Май-Бритт почувствовала укол острой тревоги.

С тех пор как к ней вернулось прошлое, она была словно оглушенная. Между сегодняшней Май-Бритт и событиями, которые она когда-то пережила, разместилось некое пространство. Но она знала, что это ненадолго, и теперь, при виде протянутой бумаги она физически ощутила, как это пространство сжимается и превращается в тончайший слой. Ни за что на свете она не возьмет это в руки. Ни за что.

— Поскольку вы мне не ответили, я написала письмо ей, в котором спросила, что, собственно, происходит и почему вы решили, что я с ней знакома. Вот ответ.

Май-Бритт не хотела ничего слышать. Ничего, ничего. Она боялась разоблачения. Из письма Эллинор Ванья узнала, в какое несчастное убожество превратилась Май-Бритт. Но Эллинор не позволит ей отвертеться. На этот раз у Май-Бритт нет ни малейшего шанса. Слова Эллинор звучали как удары хлыста.

— «Дорогая Эллинор. Спасибо за ваше письмо. Отрадно, что есть такие люди, как вы, способные по-настоящему сострадать ближним. Это дает надежду на будущее. Чаще всего человек, которого закрыл в ванной получатель…» Дальше в скобках: «какое странное слово — получатель, никогда раньше не слышала. Впрочем, здесь у нас служба социальной помощи не очень развита». Многоточие, скобки закрываются. «Итак, человек, которого запер в ванной получатель, скорее всего, никогда бы не вернулся. Я рада, что у Майсан есть вы. Попытайтесь ее простить. Я не думаю, что она намеренно хотела причинить вам зло. В том, что случилось, виновата я. Я написала ей что-то такое, что ее очень испугало, но, честно говоря, я именно к этому и стремилась, потому что мне кажется, что нужно торопиться. Я написала, что ей следует как можно скорее обратиться к врачу, и надеялась, что, получив мое письмо, она так и поступит. Но она, по-видимому, решила не делать этого. Это ее право — ее и ничье больше».

Оторвавшись от письма, Эллинор посмотрела на Май-Бритт. Та смотрела в окно. Эллинор продолжила:

— «Я догадываюсь, что вам интересно, откуда я узнала о ее болезни. Может быть, в следующем письме вы уже решили спросить меня об этом. Экономя ваше время, отвечу сразу. Единственный человек, которому я скажу об этом, — это сама Майсан, но я не сделаю этого ни в письме, ни по телефону. Удачи вам, Эллинор. С самыми добрыми пожеланиями, Ванья Турен».

Наступила полная тишина. Май-Бритт ощущала неприятный комок в горле. Она пыталась проглотить его, но он засел там крепко и становился все больше и больше. В конце концов на глазах у нее выступили слезы. Хорошо, что она стояла спиной к Эллинор, и та ничего не видела. Ее слабость могут использовать против нее. Она знала, так было всегда. Стоит хоть немного ослабить оборону — и этим тут же воспользуются.

— Май-Бритт, давайте я позвоню врачу!

— Нет!

— Я пойду с вами. Обещаю.

В голосе Эллинор зазвучали другие интонации. Она скорее была озабочена, а не рассержена. С ней легче справится, когда она злиться. Май-Бритт приготовилась защищаться.

— Почему я должна слушать кого-то, кто отбывает пожизненный срок? Мало ли что ей придет в голову!

— Потому что она говорит правду. Да? У вас болит поясница? Почему вы не хотите признаться?

Из письма было понятно, что Ванья даже не рассердилась. Несмотря на то, что Май-Бритт лгала. Ванья по-прежнему желала ей добра — вопреки ее злобным ответам. Май-Бритт почувствовала, как краснеет. Краска стыда заливала щеки.

Ванья.

Наверное, единственная, кому она не была безразлична. Единственная на всем свете.

— Вы не хотите хотя бы узнать, что именно ей известно?

Май-Бритт сглотнула, стараясь, чтобы голос звучал как обычно.

— А как? Она же написала, что не будет рассказывать об этом ни в письме, ни по телефону. А сюда ее вряд ли отпустят.

— Да, но вы могли бы съездить к ней.

Май-Бритт фыркнула. Это было исключено, и Эллинор прекрасно знает об этом и все равно предлагает. Лишь бы подчеркнуть зависимое положение Май-Бритт. Пришлось опереться о подоконник. Она чувствовала сильную усталость. Огромную усталость оттого, что просто заставляла себя дышать. В последнее время боль не отпускала, Май-Бритт к ней привыкла, признала ее своим естественным состоянием. Иногда ей даже казалось, что боль доставляет удовольствие, потому что прогоняет мысли, от которых становится еще больнее. И только изредка боль набирала такую мощь, что делалась невыносимой.

У Май-Бритт устали колени, она повернулась. Комок в горле сделался меньше, и она снова могла более или менее контролировать выражение собственного лица. Она подошла к креслу и опустилась в него, стараясь скрыть гримасу.

— Давно у вас там болит?

Сделав несколько шагов, Эллинор присела на диван. По дороге оставила письмо Ваньи на столе. Увидев это, Май-Бритт почувствовала, что ей хочется перечитать письмо, увидеть все слова собственными глазами. Откуда она узнала? Ванья не была ей врагом. Никогда не была. Она просто поступила так, как Май-Бритт ее просила. Прекратила писать. Не со зла — из участия.

Но откуда она узнала?

— Давно у вас там болит?

У нее не было больше сил лгать. У нее вообще ни на что не было сил. И защищать ей было нечего.

— Не знаю.

— Хотя бы примерно?

— Все происходило как-то постепенно. Сначала боль появлялась время от времени.

— А теперь вы чувствуете ее постоянно?

Май-Бритт предприняла последнюю отчаянную попытку защититься — не ответила. И тут же поняла, что теперь уже все равно.

— Скажите, Май-Бритт, теперь вы чувствуете ее постоянно?

Пять секунд. Май-Бритт кивнула.

Эллинор тяжело вздохнула в ответ:

— Я просто хочу вам помочь, неужели вы этого не понимаете?

— Вам за это платят.

Это было несправедливо, понимала Май-Бритт, но все равно произнесла эти слова не задумываясь. По привычке, машинально. Она прекрасно отдавала себе отчет, что Эллинор сделала для нее гораздо больше того, за что получает зарплату. Гораздо. Вот только зачем — этого Май-Бритт даже представить себе не могла. Разумеется, Эллинор отреагировала немедленно:

— Почему вы все усложняете? Я знаю, что в жизни вам пришлось нелегко, но разве обязательно из-за этого красить весь мир в черный цвет? Неужели вы не замечаете разницу между теми, кого нужно и кого не нужно ненавидеть?