Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн

Вскоре я обнаружил, что большинство моих соседей, обитающих на островке между железными дорогами, были вполне доброжелательными читателями моих печатных нападок на Боку, в частности, разделяли мою точку зрения в вопросе «бестактности и вульгарности в нашей среде». Очень скоро я почувствовал себя как дома.

* * *

Мы поселились в старомодном доме 1970-х годов постройки. В нем было четыре спальни, по площади он превосходил наш прошлый дом в два раза, но был полностью лишен уюта. Однако он давал простор для творчества, и вскоре мы сделали из него райский уголок. Сняли грубый ковролин, заменив его дубовым полом в гостиной и итальянской плиткой в остальных комнатах. Поменяли уродливые раздвижные стеклянные двери на лакированные створчатые. Медленно, но неуклонно преображался и заброшенный сад перед домом. Я посадил имбирь и другие экзотические растения, которые привлекали внимание и бабочек, и прохожих.

Два основных преимущества нового места жительства не были связаны с самим домом. Из окна гостиной открывался вид на небольшой городской парк, обустроенный детскими площадками под высокими соснами. Дети его обожали. А на заднем дворе прямо за новыми дверьми помещался бассейн. Поначалу в нем не было нужды, потому что мы беспокоились за мальчиков. Когда риелтор предложила наполнить бассейн водой, Дженни бросила на нее такой устрашающий взгляд, что той стало не по себе. Первое, что мы сделали в день новоселья, – огородили бассейн метровой решеткой, достойной самой надежной тюрьмы. Мальчиков – трехлетнего Патрика и полуторагодовалого Конора – тянуло к воде, как дельфинов. Парк неподалеку от дома был для нас чем-то вроде садика позади нашего прежнего дома, а бассейн, как мы оценили впоследствии, значительно скрашивал жаркие летние месяцы, казавшиеся бесконечными.

Никто не любил бассейн на заднем дворе так, как наш водоплавающий пес, горделивый потомок собак рыбаков, бороздивших просторы океанов вдоль берегов Ньюфаундленда. Если решетка бассейна была открыта, Марли бросался в воду. Он начинал свой разбег из гостиной, летел через стеклянные двери и, одним прыжком преодолев выможенный камнем дворик, плюхался животом в воду, вызывая этим большие брызги во все стороны. Плавание с Марли представляло собой смертельно опасное путешествие, как плавание поблизости тихоокеанского лайнера. Барабаня передними лапами по воде, он мог с силой врезаться в человека. Ты ожидаешь, что пес в последний момент свернет с курса, а он просто налетает на тебя и пытается забраться. Стоило высунуть голову из воды, как он начинал топить тебя. «Ну и на кого я теперь похож? На мокрую курицу?» – спрашивал я, сдерживая пса руками, чтобы он угомонился. Пока Марли слизывал капли с моего лица, его передние лапы по-прежнему продолжали загребать воображаемую воду.

Одна из проблем заключалась в том, что в нашем новом жилище отсутствовал «марлинепробиваемый» бункер. Бетонный одноместный гараж в старом доме считался почти несокрушимым. К тому же в нем имелось два окна, поэтому даже в разгар лета внутри было прохладно. У дома в Боке был двухместный гараж, но он не годился для Марли, да и для любого другого живого существа, которое не переносит температуру выше +60 градусов. В этом гараже не было окон, и там царили зной и духота. К тому же стены, построенные из пеноблоков (а не из бетона), как мы знали по опыту, Марли способен разнести вдребезги. А между тем, несмотря на прием успокоительного, его приступы паники, вызванные грозой, становились все опаснее.

В первый раз мы заперли его дома одного в подсобке рядом с кухней, оставив подстилку и большую миску с водой. Когда через несколько часов вернулись, он уже успел исцарапать дверь. Ущерб оказался минимальным, однако мы только что заложили наши жизни на следующие тридцать лет для того, чтобы приобрести этот дом, так что не видели в этом ничего приятного.

– Может, он просто привыкает к новой обстановке, – высказал я предположение.

– Сейчас на небе ни облачка, – скептически подметила Дженни. – Что же будет, когда начнется гроза?

Когда в следующий раз пса оставили взаперти, мы получили ответ на свой вопрос. Увидев, что сгущаются тучи, мы поспешно прервали свою прогулку и помчались домой, но было слишком поздно. Дженни двигалась немного впереди и, открыв дверь подсобки, остолбенела: «О боже мой». Она сказала это таким тоном, словно увидела труп, висящий на светильнике. И повторила: «О… боже… мой». Я заглянул через ее плечо: все оказалось хуже, чем я думал. Марли тяжело дышал. По лапам и из пасти у него сочилась кровь. Повсюду валялись клоки шерсти. Погром, учиненный Марли на этот раз, не шел ни в какое сравнение с его прежними приступами паники. Была разрушена целая стена, уничтожена полностью, до потолка. Повсюду валялись щепки, куски пластика и сломанные когти. На полу лежал оголенный электрический провод, а пол и стены перепачканы кровью. Все выглядело так, словно здесь только что кого-то в упор расстреляли из дробовика.

– О боже мой, – выдавила в третий раз Дженни.

– О боже мой, – повторил я следом. У нас не нашлось иных слов.

После того как мы молча простояли несколько секунд, созерцая поле сражения, я наконец произнес:

– Ладно, мы справимся. Все это можно починить.

Дженни недоверчиво посмотрела на меня: ей были известны мои способности чинить.

– Я вызову мастера, и он все починит, – уточнил я. – Сам даже не стану браться за эту работу.

Я дал Марли таблетку успокоительного, а в глубине души у меня зарождалась тревога, как бы последние события не повергли Дженни в депрессию, которую она пережила после рождения Конора. Однако та апатия была пройденным этапом. Дженни на удивление философски отнеслась к инциденту.

– Несколько сотен баксов, и комната будет как новенькая, – проговорила она.

– Полностью с тобой согласен, – откликнулся я. – Организую дополнительные выступления, чтобы подзаработать. Так и оплатим ремонт.

Через несколько минут Марли успокоился. Его веки отяжелели, а глаза покраснели – под действием лекарств всегда наступала такая реакция. Сейчас он напоминал поклонников рок-группы Grateful Dead.[18] Я не мог видеть его в таком состоянии – просто не выносил этого, поэтому всегда возражал против таблеток успокоительного. Но прием лекарства помогал ему справиться с ужасом и обуздать мнимую смертельную угрозу. Если бы Марли был человеком, то я назвал бы его клиническим психопатом. Он страдал навязчивыми состояниями, паранойей и верил в существование какой-то темной злой силы, которая приходит с небес, чтобы забрать его. Он свернулся на коврике перед раковиной на кухне и глубоко вздохнул. Я опустился рядом с ним на колени и погладил собачью шерсть, испачканную запекшейся кровью. «Ну, песик, – произнес я. – Что же нам с тобой делать?» Не поднимая головы, он посмотрел на меня налитыми кровью, остекленевшими, невыразимо печальными глазами. Словно пес хотел поделиться чем-то важным, что мне было необходимо понять. «Я знаю, – проговорил я. – Знаю, что ты не можешь сдержаться».