Русская артиллерия. От Московской Руси до наших дней - Сергей Ионин

«Я тотчас же, захватив угломер, флаги и прочее, поскакал со своими разведчиками к подошве высоты С, спешился и начал взбираться, цепляясь руками за камни, к месту, избранному мной для наблюдения. Это место было у левого края горы, за искусственно насыпанной китайской могилкой из камня и земли, торчавшей, как вышка, метра на три над гребнем горы. Единственной думой в это время у меня было: неужели же я опять не увижу японцев и нас опять будут громить невидимые батареи? Но когда я добрался до верху и приостановился, чтобы перевести дух и набраться храбрости перебежать открытое и теперь сильно обстреливаемое место на плоской вершине до китайской могилы, я, подобно охотнику, взобравшемуся на гору и увидавшему вместо одного козла целое стадо, был радостно поражен необыкновенным для меня зрелищем; вершины А, В и С были в пыли, блеск неприятельских орудий на этих местах был непрерывный, и даже некоторые из них можно было различить простым глазом».

Слюсаренко решил направить огонь своих двух батарей на первую обнаруженную им японскую батарею. Искусно пользуясь угломером и сигнализацией флагами, он сделал это довольно легко. Короткая пристрелка, потом огонь на поражение, и через двадцать минут японская батарея вышла из строя, несмотря на то что у противника было 24 орудия, а у Слюсаренко только 16.

С помощью угломера он перенес огонь на другую батарею противника. Ее участь была также решена весьма быстро: она прекратила огонь.

Благодаря этому маневру вновь ожила 4-я батарея 3-й Восточносибирской артиллерийской бригады. Она присоединила свой огонь к дивизиону Слюсаренко, и совместными усилиями была быстро подавлена третья батарея японцев.

Таким образом, были заглушены все японские батареи, находившиеся перед фронтом 3-го стрелкового корпуса. Дивизион Слюсаренко прекрасно выполнил поставленную перед ним боевую задачу.

Но вот полковник Слюсаренко увидел в бинокль, как японские солдаты, сначала поодиночке и низко пригибаясь, а потом все смелее, стали перебегать из-за горы в гаолян, который рос на склоне, обращенном к русским войскам. Видимо, японская пехота готовилась к атаке. Но Слюсаренко не торопился открывать по ней огонь. С огромной выдержкой он ждал почти целый час, пока в гаоляне не скопилось уже очень большое количество японских солдат. Только тогда Слюсаренко неожиданно направил туда беглый огонь своей 2-й батареи. Японцы бросились из гаоляна вперед, но попали под убийственный огонь русских стрелков. Они бросились обратно в гаолян, но и тут не нашли спасения: орудия Слюсаренко вели по ним меткую стрельбу.

Полковник Слюсаренко чрезвычайно удачно выбрал позиции для своих орудий и тщательно их замаскировал. Все попытки противника найти русские батареи оказались напрасными, несмотря на то что дивизион Слюсаренко выпустил в тот день более 5 тысяч снарядов. Не могли японцы найти местоположение русских батарей и на следующий день. За два дня боя, 17 и 18 августа, славный дивизион Слюсаренко не потерял ни одного бойца, только два артиллериста были легко ранены.

Полковник Слюсаренко такими словами закончил свое письмо, в котором он описывал бои под Ляояном:

«Все еще нахожусь в одурении от похвал по поводу блестящих действий и в обворожении от угломера, уровня и флагов».

Каким контрастом звучат эти бодрые слова по сравнению с унылым тоном одного из предыдущих писем Слюсаренко:

«Описывать бои 13, 15 и 16 августа не буду, они бесцветны, артиллерия в них употреблялась на тех же основаниях, как в прежнее, старое, доброе время, когда старались поставить ее повыше, чтобы она из прицела могла все видеть и все обстреливать. Тут приходилось воевать не только с японцами, но и с нашими дураками, решительно не хотевшими понять нашей стрельбы по угломеру и с закрытых позиций».

Пащенко и Слюсаренко произвели целый переворот в тактике русской артиллерии.

Они заставили даже самых ярых консерваторов-артиллеристов отступить от своих старых и уже негодных правил.

Вот как оценивал заслуги Пащенко и Слюсаренко их учитель С. Г. Беляев — лучший теоретик и тактик артиллерии того времени:

«В дальнейшем течении кампании, начиная с осенних боев на реке Шахэ и до конца войны, наша артиллерия дала еще много примеров успешного применения закрытых позиций и закрытой стрельбы. Можно даже сказать, что в этот период кампании наша артиллерия стремилась применить преимущественно закрытые позиции.

Но эти примеры, которые внесли несколько новых штрихов в дело закрытой стрельбы, среди которых немало примеров, блестящих как по искусству, проявленному артиллеристами, так и по достигнутым результатам, — уже не были теми яркими, крупными фактами, которые совершают переворот во взглядах. Такими „маяками“ на пути развития боевого употребления артиллерии были эпизоды Ташичао и Ляоян, имена Пащенко и Слюсаренко останутся навсегда в летописях русской артиллерии, как славные имена, которыми она справедливо может гордиться… Они пробили первую брешь в стене недоверия к „новому способу“ действий полевой артиллерии. Они сделали на новом пути первый, самый трудный шаг, и с этой точки зрения их заслуга неоценима».

Если вы посмотрите на орудия времен Великой Отечественной войны, то увидите, что многие из них обязательно имеют стальной щит, прикрывавший артиллеристов от неприятельского огня. Но во время Русско-японской войны артиллеристам приходилось еще только доказывать, что щиты необходимы и могут принести огромную пользу.

Когда существовали только старые орудия, которые при каждом выстреле откатывались назад, в щитах не было особого смысла. Все равно артиллеристы должны были во время отката отбегать от орудия. Поэтому кратковременное укрытие их за щитом не оправдывало бы того значительного увеличения веса орудия, которое связано с установкой щитов. Но как только русская армия вооружилась новыми скорострельными пушками, вопрос о щите встал совершенно по-иному. Теперь орудийной прислуге не надо было отбегать при каждом выстреле, так как в скорострельной пушке откат производит само тело орудия, а лафет остается неподвижным. При таких условиях щит мог уже принести огромную пользу. Он уменьшил бы потери людей в артиллерии и потому сделал бы ее более устойчивой в бою. Щит дал бы артиллерии явный и решительный перевес над пехотой противника и несомненное преимущество перед артиллерией, не имеющей щитов.

Полковник Слюсаренко писал: «Щиты страшно пригодились бы… щиты необходимы… Лучше уменьшить число орудий в батарее до шести да увеличить запряжку орудий до восьми лошадей, но щиты необходимы».

Однако эти простые и очевидные мысли встретили ожесточенные возражения со стороны многочисленных рутинеров, которые имелись в старой русской армии. Спор о щитах принял совершенно уродливые формы. Среди высших кругов русского офицерства нашлось немало таких, с позволения сказать, «теоретиков», которые считали, что артиллеристам позорно прятаться за щитами, когда пехота наступает без всяких щитов. В последние пятнадцать лет перед Русско-японской войной в русской армии большой вес имел выступавший против многих технических нововведений генерал Драгомиров. Когда был поднят вопрос о щитах, Драгомиров высмеивал авторов этого проекта и упрекал их в «шкурничестве». И предложение об установке щитов было провалено.