Две половинки райского яблока - Инна Бачинская

– Спасибо, Грэдди, – сказал растроганный господин Романо. – Я думал, ты заведешь насчет мудрости стариков. Мудрость – как утешительный приз для проигравшего. Отсутствие желаний и страстей почему-то называют мудростью. – Он замолчал, задумавшись, словно безрадостно вглядывался внутрь себя. Потом спросил: – А что говорят о старости твои пословицы, Грэдди?

– Много чего говорят, Джузеппе. Вам вряд ли понравится.

– И все-таки?

– Ну, например… – стал вспоминать Флеминг. – Например: старые дураки глупее молодых.

– Браво! – вскричал господин Романо. – Согласен. Какая, к черту, мудрость! Да здравствуют дураки! Они остаются молодыми. Давай еще.

– Старый ворон не каркнет мимо, – сказал Флеминг.

– Ближе к мудрости. Первая мне понравилась больше. Еще!

– У старого козла большие рога.

Пауза.

– Это не про меня, – произнес наконец господин Романо. – Это про… третьего лорда Челтема. Ладно, Грэдди, хватит пословиц.

– Хватит, – не стал настаивать Флеминг, хотя только что вспомнил еще одну. – Знаете, Джузеппе, что мне пришло в голову…

– Что? – настороженно спросил господин Романо.

– Этот наш Призрак… Его, наверное, тоже восхищают ваши замечательные качества. Вам не кажется, Джузеппе, что он играет с вами? Соревнуется, кто кого обскачет!

* * *

– Ни за что не надену! – я смотрела на себя в зеркало. – Ты с ума сошла!

– Наденешь! – Татьянин голос был тверд как алмаз. – Это настоящее платье для приемов.

– С голой спиной? – я повернулась к зеркалу боком. – Нет и нет! Ты только посмотри! Кафешантан! Мулен-Руж какой-то!

Платье было великолепно. Длинное, благородного жемчужно-серого цвета – полупрозрачный шифон на груди и рукавах и чуть расклешенная юбка до пят из блестящего атласа того же цвета. Удивительно скромное, если… если бы не полностью открытая спина. И полупрозрачная ткань на груди. Конечно, не Мулен-Руж! Скорее, Букингемский дворец.

– Оно же прозрачное! Все видно!

– Не видно, а угадывается! – повысила голос Татьяна. – Ты как дикарь, честное слово! Ты посмотри журналы, ты посмотри на их тусовки… чуть ли не в купальных костюмах!

– Я так не могу!

– Учись! – Тон, как железо, даже мороз по коже. – Это тебе не Банковский союз! Это – Его Превосходительство! И все остальные… Как их? Сталинград и этот югослав… Гайко! И кришнаит. И женщина… Ар… Ар…

Мы стояли перед зеркалом в моей спальне. Татьяна, взволнованная, с блестящими глазами и красными пятнами на скулах, и я – полная сомнений. Я? Это была не я! Это была чужая женщина в драгоценном, нежно мерцающем перламутром, легком, как дым, платье…

– Аррьета, – подсказала я.

– Именно. Я сейчас! – выдохнула Татьяна и бросилась из спальни.

Женщина, склонив голову к плечу, смотрела на меня из зеркала… сияла глазами.

– На! – Татьяна сунула мне в руки серебряную сумочку на длинной цепочке.

– А туфли?

– Что бы ты без меня делала? – Татьяна достала из своей безразмерной торбы пластиковый пакет с туфлями. – Пропала бы! Давай!

Серые атласные туфли, узконосые, открытые – произведение искусства, а не туфли. Откуда, интересно? Тоже от Примы?

– Поярче грим, волосы кверху, – прикидывала Татьяна. – Смотри! Эх, Натка! – воскликнула она через долгую минуту. – Да любой бабе хоть раз в жизни нужно такое платье! И на прием хоть раз в жизни… – Она, захватив рукой мои волосы, приподняла на макушку. – Смотри! Элиза Дулитл на приеме во дворце! Они все там просто попадают от зависти и восторга.

Для утонченной женщины

ночь всегда новобрачная…

В шумном платье муаровом,

в шумном платье муаровом —

Вы такая эстетная, Вы такая изящная…

Игорь Северянин, «Кэнзели»

И настал день… Вернее, вечер. День города последние года три-четыре отмечали с помпой, и, говорят, местная буржуазия соревновалась за право спонсорства.

Флеминг помог мне раздеться. Держал мою шубку в руках и смотрел, как я поправляю волосы. Я смутилась и с трудом подавила желание схватить шубку и надеть снова. Аррьета тоже смотрела, не столько смотрела, сколько окидывала взглядом, и в ее взгляде мне чудилось осуждение. Стараясь не оказаться спиной к Флемингу, держась, как пришитая, сбоку, я на подгибающихся ногах двинулась в зал для приемов. Впереди оруженосец Гайко в черном костюме катил коляску с господином Романо. Над головой господина Романо гордо реял итальянский флажок. Справа от коляски плыла Аррьета в черном длинном платье с открытыми плечами. Завершал кортеж кислый Маркиз, на сей раз в смокинге, как и остальные. Кажется, у него были нарумянены щеки.

Городской бомонд был в сборе. Я узнала мэра, которого никогда не видела так близко. Одна из женщин впилась взглядом в мое платье. Я видела ее однажды в телепрограмме – что-то об истории одежды. Местная знаменитость – Регина Чумарова, владелица дома моделей. Она была в компании экзотического негра в лиловом костюме из тонкой кожи. Голова негра, довольно странной удлиненной формы, была похожа на огурец и обрита наголо. Еще одна женщина внимательно рассматривала мое платье – прима нашего драматического театра. Она даже подошла ближе… Черт! Я судорожно схватилась за руку Флеминга.

– Что, Наташа? – спросил он.

– Эта дама… – пролепетала я.

– Ваша знакомая? – Он с улыбкой смотрел на меня.

– Нет! То есть… да! На мне ее платье! – выпалила я, чувствуя непреодолимое желание развернуться и позорно оставить зал. Прима подошла ближе – ее, как магнитом, тянуло ко мне.

Если Флеминг и был удивлен загадочностью национального характера и непостижимостью моей души, то ничем этого не выказал. Он просто взял меня за локоть и увел с опасного места. Параллельным с нами курсом неторопливо следовали господин Романо и Гайко.

Мэр, невысокий полный человек, уже спешил к нам. Он обнялся с господином Романо, как с родным братом, и сказал, что страшно рад, просто счастлив принимать у себя такого славного гостя, потомка известного дворянского рода Якушкиных. Флеминг подтолкнул меня вперед. Зацепившись каблуком за край платья и совершив довольно неуклюжий прыжок, чтобы не растянуться у всех на глазах, я оказалась лицом к лицу с мэром. Мэр испуганно отступил назад, сбился с мысли и замолчал. Лицо мое горело. Казалось, все смотрят на меня.

– Это наша переводчица, – сказал Флеминг, к моему удивлению, по-русски. – Наташа Устинова.

– А! – выдохнул мэр с облегчением. – Переводчица! Добрый вечер. – Он сунул мне руку.

Я откашлялась и сказала каким-то не своим голосом:

– Господин мэр счастлив принимать у себя господина Романо… потомка… древнего рода… местного… добрый вечер…