Путеводитель по психопатам - Василий Чибисов

Пытаясь исправить ситуацию, гипертим бросается во все тяжкие и совершает все новые и новые подвиги, чтобы поведать о них рефлексоиду. Подвиги, как всегда, до ума не доводятся и в летописи не попадают. Рефлексоид не хочет общаться с гипертимом; если и рассказывает публике о герое, то только в ироничном ключе. Словесное кружево расползается из-за незавершенности, поэтому рефлексоиду приходится вплетать в сюжет непропорциально большое количество действующих лиц и воспоминаний. Чем больше подвигов (не)совершает гипертим, тем труднее рефлексоиду поспевать за ним, тем больше дыр в сюжете, тем больше воды и тем больше исторический роман похож на болтовню старого Мазая.

Мы не располагаем достаточно точными данными касательно пары Р+Ц. Мы лишь предполагаем, что они конкурируют между собой. Во-первых, такой прогноз вытекает из их положения на диаграмме (см. Приложение, рис. 2, 14). Во-вторых, мы не претендуем на строгий научный подход, поэтому можем обратиться за помощью к аналитической психологии Юнга. Читатель всегда может проверить наши гипотезы на практике, познакомив циклоида с рефлексоидом.

Казалось бы, при чем тут Юнг? Основатель аналитической психологии в своих поздних работах активно апеллировал к архетипам. Архетип – это символ (объект, образ, миф…), который вызывает схожий психический отклик у разных представителей одной культуры. Эти поэтические и красивые образы позволяют на интуитивном уровне прочувствовать глубинную общность внешне никак не связанных феноменов, предвосхитить неочевидные результаты исследований. Не стоит, однако, забывать, что метод архетипов не является научным, это всего лишь эффективное и эффектное упражнение по развитию своего бессознательного, юнгианская «медитация». Так что давайте немного помедитируем.

Циклоид ассоциируется с архетипом воскрешения, чередования смерти и возрождения из мертвых. Это и ежедневная борьба бога солнца с хтоническим крокодилом, и праздник урожая, и циклы пассионарности Гумилева, и лунные календари с гороскопами. Все это очень красиво и занимательно, но правдиво лишь наполовину. История повторяется, но не только повторяется. Биохимические процессы в организме носят колебательный характер, но эти колебания затухают.

Рефлексоид не принимает циклоидной полуправды и начинает активно делиться опытом. Он-то знает, что прошлое не повторяется, а накапливается. Нет двух одинаковых историй (иначе зачем было рассказывать непременно обе?). Миф о вечном повторении разрушается под натиском мемуаров и биографических очерков.

Но где та ось времени, которая превратит круг в спираль? У рефлексоида таковой не имеется (он вам не параноид). Поэтому на смену архетипу вечного повторения приходит архетип вечного возвращения. Чем дальше мы убегаем от какого-либо сюжета, тем выше вероятность неожиданно вернуться в исходную точку. Всякое событие – одновременно и эхо, и предвосхищение чего-то более важного. Человек накапливает опыт не для того, чтобы им пользоваться, а чтобы о нем рассказывать. И это накопление бесконечно во времени и в пространстве.

Циклоид своим примером опровергает полуправду рефлексоида. Он не может отрефлексировать опыт резкого изменения настроения, не может рассказать о нем. Возвращение также недоступно циклоиду. Предположим, полный цикл психического расписания у какого-то циклоида составляет сутки. Как ему вернуться в состояние, которое было час назад? Подождать двадцать три часа – единственный способ. Никак больше. Рефлексоидный миф о том, что «прошлое – это опыт, к которому всегда можно обратиться», разрушен.

Приходит мужик к врачу.

– Доктор, у меня яйца звенят!

– Голубчик, побойтесь бога. Как звенят?

– Ну вот так!

Мужик бегает по кабинету. Дзинь-дзинь-дзинь. Да так громко, звонко, задорно.

– Действительно. Звенят…

Доктор выглядит удивленным. Но ничего не поделать. Факт есть факт.

– Ну что, доктор? – не унимается пациент. – Это же невероятно! Это же удивительно! Скажите честно, я феномен? Про меня напишут в медицинском журнале? Я же феномен! Вот, слышите, дзинь-дзинь-дзинь. Я феномен?

– Да какой вы феномен? – доктор задумчиво поправляет стетоскоп. – Никакой вы не феномен. Самый обычный мудозвон.

Обиделись бы вы на такое заявление? Нет. А вот сенситив обиделся бы. И долго переживал бы, вздыхал. Старался ходить потише, чтобы не звенеть своим внезапно отвергнутым талантом.

Сенситивы крайне ранимы и болезненно реагируют на любую критику. Вплоть до того, что невинная просьба исправить несколько мелких ошибок ввергает «яхудожника» в панику.

– Я художник, я так вижу!

– Петя, ты не художник. Ты строитель. У тебя сейчас несущая рухнет.

– Ой, все.

Собственно, «сенситив» и переводится как «чувствительный», «ранимый». Он чувствителен ко всему. Помните критерий психопатии? Одинаковая реакция на разные стимулы. Так вот, сенситив одинаково болезненно реагирует на любую коммуникацию. Вы с ним просто поздоровались, а он уже испытывает чувство вины.

В отличие от виктима, который всегда ищет и находит виноватых, сенситив обижается на самого себя. Сенситив не просто плачет: он оплакивает собственное несовершенство, упиваясь ощущением своей ничтожности. Кто сказал «мазохизм»? Как не стыдно! Ничего вы не понимаете! Мальчик ранимый, не троньте мальчика.

Хотя нет. Вы как раз все поняли предельно правильно. Сенситив ищет и находит источник вдохновения в нравственных страданиях. Он несет бремя тоски по совершенству, грезит о потерянном рае. Кто рождается в муках сенситивного творчества? Посланцы того света, воплощающие законченность и завершенность смерти. Холодное творчество сенситива, взятое само по себе, бывает вполне сносным и эстетически выверенным. Однако оно (творчество) составляет разительный контраст с миром живых, с бурным потоком иррациональностей, случайностей и аффектов. Взятое в контексте культуры, сенситивное творчество в принципе не может вызвать эмоционального отклика у аудитории. Психопат переживает по этому поводу, ибо очень остро чувствует (на то он и сенситив) чужое равнодушие.

Вместо того, чтобы дать волю эмоциям, выплеснуть агрессию на «плебеев» и тем самым сорвать аплодисменты, сенситив замыкается в себе. Он ошибочно полагает, что его шедевры (да и он сам) недостаточно совершенны. Этот мотив недостаточного совершенства преследует психопата всю жизнь и служит неисчерпаемым источником сомнительного вдохновения: холодного, осуждающего, мертвенного. В минуты творческого экстаза сенситив неподвижен, он занят прогнозированием своих ошибок. Сенситив не может смириться с неизбежностью несовершенства. Он заранее знает, что никогда не добьется идеального результата, поэтому лучше и не начинать. Самокопание, перфекционизм и прокрастинация – друзья сенситивного психопата, проверенные и старинные, как вековое упрямство дядюшки Ау[20].