Под кожей - Мишель Фейбер

Сжимая в руке сэндвич, Иссерли подобралась к открытой кухонной двери и, заглянув в нее, увидела широкую бурую спину повара, Хилиса. Славившийся острым чутьем, Хилис мгновенно почувствовал ее присутствие.

— Вали отсюда! — весело крикнул он, даже не успев обернуться. — Еще не готово!

Иссерли, смутившись, собралась ретироваться, однако Хилис, крутнувшись на месте и увидев ее, резко поднял в знак примирения жилистую, не раз опаленную руку.

— Иссерли! — вскричал он, улыбнувшись во всю ширину своего массивного рыльца. — Почему ты вечно жуешь это дерьмо? Ты разбиваешь мне сердце! Иди сюда, посмотри что я вот-вот выставлю на стол!

Она неуверенно вступила в кухню, оставив предосудительный сэндвич снаружи, на скамье. Обычно сюда никто не допускался; Хилис защищал свои поблескивающие владения, точно маньяк-ученый, одиноко корпящий в волглой, залитой мертвенным светом лаборатории. По всем стенам кухни висели, совсем как инструменты в «Гараже Донни», огромные серебристые предметы кухонной утвари, десятки имеющих самое узкое назначение орудий и приспособлений. Расставленные по разделочным столам прозрачные банки со специями и бутылочки с соусами сообщали кухне добавочную живописность, — впрочем, настоящая еда укрывалась, по большей части, в холодильниках и круглых металлических баках. Хилис, густошерстный, обладающий могучим сложением пучок нервной энергии был, вне всяких сомнений, самым живым и ярким из всех, какие присутствовали на кухне, представителей органического мира. Она его почти не знала — за годы, которые провела здесь Иссерли, она и Хилис обменялись хорошо если четырьмя десятками фраз.

— Входи, входи! — прогромыхал он. — Только под ноги смотри!

Печи были вделаны в пол — так, чтобы человек мог заниматься стряпней, не рискуя потерять равновесие. Хилис сгибался над самой большой из них, вглядываясь сквозь толстую стеклянную дверцу в ее рдеющую глубину. Он настоятельно помахал Иссерли рукой, приглашая составить ему компанию.

Она опустилась рядом с ним на колени.

— Ты только глянь, — с гордостью сказал Хилис.

В печи медленно вращались, мерцая в облекавшем их оранжевом ореоле, шесть вертелов с насаженными на них четырьмя или пятью одинаковыми кусками мяса. Коричневатые, как свежевырытая земля, они источали совершенно божественный запах, шипя и посверкивая текшим из них соком.

— Выглядит здорово, — признала Иссерли.

— Так ведь и мясо-то — ого-го, — заверил ее Хилис, поднося подергивающийся нос как можно ближе к стеклу, но не касаясь его. — Куда лучше того, с каким мне обычно приходится возиться.

Все знали, что у Хилиса это было больным местом: самые лучшие куски мяса неизменно откладывались для погрузки в корабль, а ему доставались те что похуже — мелко нарезанные шеи, потроха и конечности.

— Когда я услышал, что приезжает сынок старика Весса, — сказал купавшийся в оранжевых отсветах Хилис, — то решил, что имею право приготовить разнообразия ради что-нибудь этакое. Могли бы мне и не говорить ни хрена, ведь так?

— Но… — озадаченно начала Иссерли, не понимая, почему между появлением Амлиса и приготовлением чудесного, вращавшегося сейчас в печи мяса прошло столько времени. Договорить ей ухмылявшийся Хилис не дал:

— Я сунул это мясо в маринад за сутки до появления сумасшедшего сукина сына! А что мне было с ним делать? Под краном прополаскивать? Эти маленькие мерзавцы — само совершенство, точно тебе говорю, абсолютное долбаное совершенство, насаженное на вертела. И вкус у них будет, мать его, невероятный!

Хилис только что не светился от энтузиазма.

Иссерли смотрела на жарившееся мясо. Благоухание его пробивалось даже сквозь стекло, вплывая прямиком в ее ноздри.

— Слышишь, какой запах, а? — спросил Хилис — с таким торжеством, точно ему удалось неким чудом создать аромат, который смог вопреки всему протиснуться сквозь ее жалостно маленькие, изувеченные хирургами ноздри. — Сказка!

Иссерли кивнула, в голове у нее все мутилось от желания впиться в эту вкуснятину зубами.

— Да, — шепнула она.

Хилис, уже утративший способность стоять на одном месте, описывал по кухне взволнованные круги.

— Иссерли, прошу тебя, — внезапно произнес он с мольбой в голосе, останавливаясь и перебрасывая из руки в руку длинную вилку и разделочный нож. — Пожалуйста. Ты должна это попробовать. Осчастливь старика. Я знаю, ты способна оценить хорошую жратву. Наши мужики говорят, что в юности ты хороводилась с Элитой. Ты выросла не на отбросах, как эти тупые болваны из Плантаций.

Дрожа от эксгибиционистского возбуждения, он распахнул дверцу печи, и из нее полыхнуло пропитанным ароматами пряностей жаром.

— Иссерли! — снова взмолился он. — Позволь, я отрежу тебе кусочек. Позволь мне, позволь, позволь!

Она рассмеялась, смущенная, и торопливо согласилась:

— Хорошо, ладно!

Быстрый, как искра, летящая от костра, Хилис произвел несколько стремительных манипуляций, которые легко было проглядеть, просто-напросто не вовремя моргнув.

— Да-да-да! — восторженно возопил он, выпрямляясь. Иссерли слегка отпрянула, когда в нескольких дюймах от ее губ возник прямо из воздуха окутанный парком, шипящий кусочек мяса, насаженный на кончик острого, как бритва, разделочного ножа. Она опасливо сжала кусочек зубами и сдернула его с ножа.

От двери кухни донесся звук мягкого голоса.

— Вы просто-напросто не ведаете, что творите, — со вздохом сообщил Амлис Весс.

— Посторонним в мою кухню вход, мать его, воспрещен! — мгновенно отреагировал Хилис.

Амлис Весс отшагнул назад: по правде сказать, в кухню он и не входил. Только его поразительное черное лицо да, может быть, выпуклость белой груди и пересекли ее границу. Отступление Амлиса и отступлением-то не было, скорее, небрежной переменой позы, простой перегруппировкой мышц. Он замер вне, строго говоря, кухни, однако его ничуть не утративший пристальности взгляд все еще сохранял возможность обозревать большую ее часть. И взгляд этот направлен был не на Хилиса — на Иссерли.

Она дожевывала лакомый кусочек, слишком обескураженная, чтобы шевельнуть даже пальцем. По счастью, нежное мясо само таяло во рту.

— Что вас не устраивает, господин Весс? — наконец спросила она.

Нижняя челюсть Амлиса гневно дернулась, плечи подобрались так, точно он собирался броситься на нее, но затем тело его обмякло, как если бы Амлис сделал сам себе укол какого-то успокоительного.

— То, что вы едите, — негромко сказал он, — это тело существа, которое жило и дышало так же, как вы и я.

Хилис застонал и выпучил глаза: претензии и глупые заблуждения юнца явно приводили его в отчаяние и внушали жалость к дурачку. А следом он, к разочарованию Иссерли, повернулся к ней и Амлису спиной и ухватился за первое, что попалось ему под руку, — за ручки ближайшей кастрюли.