Стук мертвеца - Джон Диксон Карр

– Вскрытия? – чуть не вскрикнул Марк.

– Да. И оно представило доказательства, о которых я говорил.

– Но ведь то, как она умерла, не вызывает сомнений, не так ли?

– Да, на этот счет сомнений не было. И тем не менее! Вскрытие способно установить не только причину смерти. Это именно так, Марк! Ну-ну! Если вы мне не верите, позвоните доктору Бересфорду, коронеру округа Александрия.

Трудно поверить, но сейчас не подлежит сомнению, что за тридцать один год жизни у Роз Лестрейндж никогда не было ни одного любовника. – Доктор Кент нахмурился, взмахнул рукой и, слегка повысив голос, добавил: – Видите ли, ее интересовал только… шантаж.

Добрую часть своей жизни Роз Лестрейндж только и делала, что смеялась. Должно быть, после смерти ее смех обрел еще более зловещий оттенок.

– Шантаж? – повторил Марк. – Но ведь она была обеспеченной женщиной, не так ли? Правда, у нее не было горничной, и она сама выполняла все работы по дому, но разве у нее не было денег на жизнь, которую она хотела вести?

– Более чем достаточно.

– Тогда что же?…

– Она шантажировала не из-за денег. Шантаж был для нее удовольствием. Разрешите объяснить вам то, чего вы, кажется, еще не поняли.

Несмотря на охватившее его смятение, Марк не без удивления отметил, что доктор Гидеон Фелл пока не проронил ни слова.

Похоже, что он, отстранившись от происходящего, ушел в себя. Казалось, что в его массивной фигуре, неподвижно стоявшей у окна (Марк мог бы в этом поклясться), заметен какой-то испуг. Из бокового кармана он извлек уже изрядно помятую яркую коробку сигар, но не стал открывать ее.

Он произнес лишь одно слово: «Слепец!» Он пролепетал его тихим голосом, напомнившим далекий гул поезда в туннеле подземки; казалось, он возвращает сам себя к тому, что в данный момент является главным. Доктор Фелл продолжал смотреть в окно на другую сторону Лужайки.

Это зрелище поразило Марка. Он рассеянно пошел за доктором Кентом через холл в гостиную.

Дверь гостиной была полуприкрыта. Там царил полный сумрак, соответствующий мрачным открытиям, только что сделанным в этом доме. Они включили свет, и он заиграл в серебряных канделябрах, серебряном кофейном сервизе и чиппендейловской мебели.

– Жаль, – коротко бросил доктор Кент, выйдя на середину гостиной. – Да! Что бы ни думали об этой женщине, она достойна сожаления.

– Почему?

– Она любила жизнь, но ненавидела людей. Я думаю, у нее было все, что нужно женщине. Красота, здоровье, ум, воспитание, деньги – все дары мира. Но я… я сидел здесь, за этим обеденным столом, и по ее смеху понимал, как она ненавидит человечество. Посмотрите!

Легким движением руки, в которой он держал очки, Кент указал на ряд газетных карикатур в рамках, висящих на стенах. Люди, известные в обществе своим благородством и высокими идеалами, были изображены в виде жалких шутов, и лишь комедийность ситуаций спасала их от откровенного гротеска.

Доктор Кент был очень возбужден.

– Я отнюдь не претендую на то, что в полной мере понимал ее. – Он снова взмахнул в воздухе очками. – Это было бы под силу только Свифту или Шопенгауэру – или кому-то еще, кто презирал человечество. Но убедитесь сами! Вот таким она видела мир, или хотела его видеть.

– Вы хотите сказать, что она обосновалась тут на жительство, – поинтересовался Марк, – потому что здесь было спокойное и в высшей степени уважаемое общество? И Роз Лестрейндж поставила своей целью разоблачение наших образцовых обывателей?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

– А ее шантаж? Он заключался в подсматривании за чужими тайнами, которые позволяли мучить людей угрозами, что все выйдет наружу?

– Да. Теперь вы начинаете понимать? Вы задумывались, что она имела в виду, говоря, что любит острую сталь?

Когда потрясение от всего услышанного прошло, Марк начал вспоминать некоторые детали. Из прошлого до него донеслось эхо: намеки, аллюзии, знакомый голос. Расплывчатые образы меняли очертания, а другие обретали четкие контуры.

– Если быть честным, – сказал он, – я настолько под впечатлением этих картинок: гравюры Гойи и холста Виртца, что не могу думать об этой женщине иначе, как об обольстительнице во плоти. Она, конечно, ведьма…

– Ага! – ухмыльнулся доктор Кент.

– …конечно, ведьма, которая смеялась и издевалась над христианской моралью. Она выставила напоказ изображение этой ведьмы с двойной целью. Чтобы подчеркнуть, что считает себя femme fatale {Роковая женщина (фр.)}, и чтобы всем было ясно, насколько издевательски она относится и к жизни, и к вере.

– Готов согласиться. Я не вдавался в такой глубокий анализ.

– Но нам придется разбираться! Разве вся окружающая обстановка не указывает нам на личность убийцы?

– В самом деле? Интересно!

– Да! Именно так! Может, у Роз Лестрейндж и не было любовников. Но она чертовски хорошо крутила мужчинам головы, это может подтвердить любой. Ее стремление к «шантажу ради удовольствия» давало ей такую власть над определенным сортом мужчин, что, когда она начинала угрожать, они окончательно теряли самообладание и могли зайти слишком далеко. Не возникла ли тут такая ситуация?

Теперь доктор Кент в свою очередь был сбит с толку. В глазах его появилось странное выражение, которое тут же словно бы затянулось дымкой.

– Мой дорогой Марк, я никогда не имел в виду ничего подобного!

– Тогда какие же тайны она знала о людях?

– Полагаю, что не о «людях». А только об одном человеке среди нас – на это я надеюсь и об этом молюсь.

– Вот как, доктор Кент? И кто же он?

На мгновение в белой гостиной воцарилось молчание; здесь повсюду, как и в спальне, были видны зловещие следы порошка. У стоящего между окон высокого комода выдвижная доска для письма была опущена, вероятно во время обыска.

– Как я говорил раньше, – после паузы промолвил доктор Кент, – при всем желании понять истинную сущность мисс Лестрейндж, я пришел к выводу, что я не знаю, какова она…

– В этом-то и беда!

– Простите?

– По большому счету ваше открытие ничего не даст. Оно лишь откупорит новую бутылку с джиннами – мотив для убийства мог иметь кто угодно.

– Например?

– Ну как же! Взять хотя бы Фрэнка Чедвика. Когда в Куиншевене у аптеки Барни я спросил его о Роз, он замялся, и было видно, как все его тщеславие полезло наружу. Когда мужчина полон такого чванства, как Чедвик, женщина не должна слишком полагаться на себя.

И снова Марк остановился – на этот раз, чтобы поразмыслить.

– Хотя подождите, – спохватился он. – Дело не в этом! Чедвик тут ни при чем. Он заботится о Бренде: он обеспечивает ей алиби надежное, как крепость. И сейчас я понимаю, что мы оказались в куда худшем положении, чем думали.