Белая сирень - Маша Ловыгина

— Иди, начинай собираться.

Пока Оля была с тёткой, Тоня уже закончила. Пироги и рулеты стояли в тарелках, обтянутые пищевой плёнкой. Помидоры, огурцы и зелень помыты и сложены в корзину. Между ними были воткнуты несколько палок сырокопчёной колбасы и головка сыра. Тоня уже застёгивала полусапожки, когда Оля вошла на кухню.

— Поеду накрывать. Как взрослая! — девушка улыбнулась, хотя чувствовала неслабый мандраж.

— Да не переживай. Кто заказал-то?

— Не знаю… — протянула Оля.

— Не знаю! — передразнила Тоня и дёрнула Олю за сетчатый край подола. — Ты как балерина сегодня! Тоненькая, воздушная. Я вот такой и не была никогда. Даже в детстве. Ну, давай, покедова! — попрощалась Тоня.

— Угу, — Оля подержала руку над плёнкой, чувствуя, как от тарелки поднимается тепло.

Машина приехала минут через сорок. Оля уже извелась, болтаясь по кухне. Валентина так и не вышла из кабинета. Оля не стала прощаться с ней и, когда в ресторан зашёл водитель, показала ему, что нужно отнести в автомобиль. Взяв на всякий случай пачку бумажных салфеток, Оля старательно записала об этом в тетрадь расходов.

— Готова? — парень за рулём подмигнул Оле в зеркало.

Когда автомобиль начал движение, в боковое стекло упёрлась чья-то ладонь. Водитель, чертыхнувшись, остановился. В багажнике отчётливо зазвенело стекло. Оля придержала блюдо с рулетами рядом на сидении. Передняя дверь открылась, и внутрь заглянула Марина.

— Привет! — она быстро села.

— Не понял? — водитель обернулся к Оле. — Сказано было, одну забрать.

— Давай, давай, поехали! — Шагина тяжело дышала. — Я — как чувствовала! Вовремя успела. Поехали!

Неласковый промозглый декабрь должен был стать началом новой прекрасной жизни. Так оно и случилось. И если бы Оля не приняла другое решение потом, гораздо позже, когда уже пришлось отрывать себя от Белецкого с мясом и кровью, сейчас она не чувствовала бы себя выброшенной за борт. Или выбросившейся. Жизнь научила Ольгу не идеализировать людей и события, за её внешней мягкостью была скрыта толстая броня, защищавшая мечущуюся душу.

Артёму не пришлось прилагать видимых усилий, чтобы Оля с головой кинулась в этот костёр чувств, который разгорался между ними. Ольга словно становилась другим человеком, когда находилась рядом с Белецким. И не человеком даже, а жидкой субстанцией, готовой, словно вода, принять форму любого сосуда. Здравый смысл отступал, броня трещала по швам — душа, вырываясь наружу, жадно требовала любви.

…Москва в преддверии новогодних праздников была сказочно великолепна. Несмотря на пронизывающий ветер с колкой ледяной крошкой, заиндевевший асфальт и подёрнутые голубоватым свечением здания и памятники, ощущение грядущего рождественского счастья сквозило во всём.

Почему они оказались в тот вечер только вдвоём, и куда рассосалась вся компания после прогона спектакля, Оля уже не помнила. Они не поехали на метро, а долго шли в хороводе людей и машин, не обращая на них внимания, на автомате уступая дорогу и останавливаясь на пешеходных переходах.

Артём рассказывал о том, что будет участвовать в театральном форуме в сентябре и планирует поездку на фестиваль в Сеуле. Жестикулируя и забегая вперёд, чтобы видеть реакцию Оли на свои слова, он смешно крутил головой, выныривая из объёмного шарфа, и хлопал в ладоши кожаными рукавицами.

У храма Христа Спасителя они постояли на мосту, глядя на тёмную воду, в которой отражалась разноцветная реклама и огоньки фонарей. Кончик носа Артёма покраснел, и Оля, стянув с руки перчатку, прижала к нему свою ладонь. Белецкий уткнулся в неё. Оля почувствовала трепет его ресниц на пальцах и холодок в самом центре ладони.

Не было никаких признаний. Они были просто не нужны. Сердце Оли стучало так сильно, что кажется могло растопить корку льда под её ногами. Достаточно было просто слышать его голос, ловить дыхание на своей коже и прижиматься к нему плечом, глядя вниз на свинцовую маслянистую воду.

— Чертовски замёрз! — Артём посмотрел в глаза Оли и легко пожал её руку. — А ты? Разве тебе не холодно?

Оля пожала плечами, улыбнувшись.

— Снегурочка?

От жадного взгляда Белецкого Оле стало совсем жарко.

— Наверное мне пора, — она нехотя убрала руку. — Ещё надо поработать сегодня.

— Я вызову тебе такси. Только, — Артём поправил Оле выбившуюся прядь из-под шапки, — если у тебя есть ещё немного времени, то я хотел бы пригласить тебя к себе. Не хочу, чтобы ты подумала, что я наглый тип, но, — он провёл ладонями по плечам девушки, стряхивая снег, — предлагаю просто зайти и выпить кофе. Из Антверпена я привёз несколько изданий по изобразительному искусству, тебе они могут быть интересны и полезны, — Белецкий попрыгал на месте. — Давненько я так долго не гулял! Кажется, вмерзаю в асфальт. Если не хочешь, то может в кафе тогда? — голос его охрип.

Оля кинула взгляд на купола храма, ярко выделяющиеся на фоне почти чёрного неба, и подумала о том, что это, пожалуй, самый прекрасный вечер в её жизни. И что бы после него не произошло потом, ощущение этого момента всегда будет согревать её сердце.

— Поехали к тебе! Посмотрю, как живут гении.

Глаза Артёма радостно вспыхнули. Он вызвал такси.

Они сели рядом на заднем сидении и ехали молча, прижавшись друг к другу. Мимо в окне проплыла усадьба Голициных, и перед мысленным взором Оли на секунду промелькнули кружащиеся в вальсе пары в бальной зале.

Когда они поднялись в квартиру, Артём закрыл за Олей дверь и тут же, развернувшись в темноте коридора, обхватил её лицо ладонями. Губы его были холодными, руки ледяными. Когда Оля обняла Белецкого, то почувствовала, как дрожит всё его тело.

— Я тебя заморозила, — прошептала, прижавшись к его груди.

— Тогда согрей! — выдохнул Белецкий, стягивая с Ольги шапку и зарываясь пальцами в густые волосы.

Надо было что-то сказать или сделать, но Оля не знала, что именно. То, что было естественным и ожидаемым, с одной стороны, влекло, а с другой, отталкивало — требовало от неё решающего шага. Но, к сожалению, в голове её воцарилась абсолютная пустота, словно разум покинул её, оставив возможность принимать решение только чувствам и эмоциям. А может это сама душа взяла на себя право вершить, ведь иначе Оля никогда бы не осталась в этот вечер у Артёма.

Потянувшись к мужчине, Ольга нашла его губы и теперь сама целовала его. Влажные ворсинки шарфа Белецкого щекотали кожу подбородка. Оля расстегнула пуговицы пальто, и оно упало на пол. Пуховик Белецкого оказался там же. Стараясь не прерывать поцелуй, Артём завозился с обувью, и Оля отстранилась, давая ему возможность разуться. Привыкнув к темноте, она видела его лицо и даже различала выступивший на щеках румянец. Белецкий смотрел, не отводя от Ольги взгляда удивлённых глаз, словно не мог поверить в то, что всё это происходило на самом деле. Оля и сама не верила, продолжая плыть в намагниченном чувственном вакууме.