Исход из Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

меня назначили начальником цеха, я действительно собрался, но она уже умерла.

— Могу ли я говорить как авгур, а не как кальде, директор? — спросил Шелк.

— Давайте. Я не религиозный человек, хотя, возможно, должен быть.

— Тогда я объясню вам, что этой женщине, которая помогла вам из дружбы к вашей матери, самой помогли, когда она была моложе; ей помог кто-то другой, тот, с кем вы никогда не встречались.

— Вполне возможно, — кивнул Ласточка.

— Она не могла заплатить тому человеку, как и вы не смогли заплатить ей, но, когда она помогла вам, она отдала свой долг. Когда вы поможете кому-нибудь, вы отдадите свой. Возможно, уже отдали — я не могу знать.

— Кальде, я пытался, пару раз.

— Вы сказали, что вы — не религиозный человек. Как и я, хотя совсем недавно я был очень религиозным. И поэтому я не могу сказать, что передача вперед, от одного поколения к другому, является тем методом, который боги установили для уплаты таких долгов, хотя, возможно, так оно и есть. В любом случае это хороший метод, который позволяет людям умереть, — а ведь всякий должен, — чувствуя, что они полностью рассчитались с витком.

— Возможно, он уже рассчитался, патера, — заметила майтера Мрамор, — используя этих мальчиков.

Ласточка пожал плечами:

— Они не платят за обучение, и это правда. Мы платим им карту в месяц, хотя их работа того не стоит. Но мы делаем это не из благотворительности. Нам приходится делать это, чтобы они смогли научиться работать. Если мы не будем этого делать, однажды нам понадобятся литейщики, но не будет ни одного, сколько бы мы ни предлагали.

— Тогда это было достойно с вашей стороны… Сократить их? Так вы называете это? Тогда они могли бы ходить в палестру. Я думаю, что если вы обучали их, то они были последними, кого вы послали домой.

— Так и есть, — коротко ответил Ласточка.

Тем временем Синель разглядывала самый большой ковш, который Шелк когда-либо видел, огромную керамическую чашку, достаточно большую, чтобы вместить в себя человека.

— Это в него наливают расплавленное железо?

— Совершенно верно. — Ласточка снова пришел в себя и оживился, перейдя к делу. — Его подогревают в этой кирпичной топке. — Он подошел к ней. — В ней горит уголь под обдувом, и его требуется очень много. Бункеры, расположенные рядом со стеной, вдоль которой мы шли, предназначены для песка. Во время каждой разливки мы используем немного, и это наш резерв. А вот эти бункеры содержат уголь и стальной лом. Мы заполняем это горнило ломом, опускаем его в топку и закрываем крышку. Когда оно пробыло там достаточно долго — время зависит от количества лома, — мы вынимаем его оттуда и разливаем металл.

Тигель поменьше стоял по другую сторону кирпичной печи; подойдя к нему, Синель подобрала кусочек сияющего желтого металла.

— Это выглядит почти как золото.

Орев слетел к ней, чтобы посмотреть вблизи.

— Медь, — сказал ей Ласточка. — Голова талоса требует довольно сложного литья, медь легче плавится, чем железо, так что для головы мы используем именно ее.

— Насколько я заметил, — сказал Шелк, — некоторые талосы носят шлемы, а другие — нет.

— На самом деле шлем — часть головы, — ответил Ласточка. — Или, вы можете сказать, он занимает место лицевой пластины. Вы хотите иметь шлемы на талосах, которые будут построены для города? Я могу включить их в контракт.

— Не знаю. Но я бы хотел знать, обеспечит ли шлем лучшую защиту для головы. — Мысленным взглядом Шелк увидел талоса, которого убил; мерцающая разрывность, которая была клинком азота, ударила его ниже глаза, испарила металл и нанесла смертельную рану.

— На самом деле нет. — Ласточка хлопнул в ладоши, чтобы зажечь огоньки. — Вот здесь у нас формы для различных образцов головы. Они сделаны так, что части можно заменять. Допустим, вам нравится нос на одной голове, но вы бы хотели рот от другой. Мы можем вам дать обе детали без дополнительного платежа. Мы отольем вам нос, который вы хотите, и рот, который вы хотите, и после того, как отливки будут очищены, они подойдут друг к другу.

— Какой толщины металл? — поинтересовался Шелк.

— От двух до четырех пальцев, смотря в каком месте мерить. Форма должна иметь глубину по меньшей мере два пальца, чтобы принять достаточно расплавленного металла. — Ласточка гордо указал на ряд слегка потрепанных деревянных голов, почти с него ростом. — Вот они, кальде, все двадцать девять. Поскольку все они разборные, почти нет предела числу лиц, которые мы может дать талосу!

— Понимаю. А два пальца меди смогут остановить пулю из карабина?

— Нет стрелять, — посоветовал Орев, сидевший на плече у Синель.

— Зависит, кальде. Как далеко находится стрелок? Большая разница. И угол, под которым ударяет пуля. Если девяносто градусов, может пробить, если трупер стоит близко. Я знаю, что такое случается. Однако у талоса есть свои винтовки, и, если у него достаточно патронов, скорее всего, он убьет любого вражеского трупера, оказавшегося достаточно близко.

Синель ухмыльнулась:

— И я бы так сказала!

— Кроме того, мы обнаружили, — продолжал Ласточка, — что трупер крайне редко стреляет в голову. Грудная броня и передняя броня живота — намного бо́льшие цели, но они сделаны из стали. Я покажу вам несколько в сварочном цеху.

— Пуля пробивает их?

Ласточка покачал головой:

— Никогда не слышал, чтобы такое происходило. Я не говорю, что этого не может быть, и хотел бы провести несколько испытаний. Но это было бы крайне необычно, если бы вообще произошло.

Шелк повернулся к Синель:

— Ты и Гагарка ехали на спине талоса, когда повстречали в туннеле несколько солдат Аюнтамьенто. Ты рассказывала мне об этом.

Она кивнула:

— С нами были и патера Наковальня, патера. И Орев.

— А позже к вам присоединился один из раненых солдат?

Синель опять кивнула:

— Талос остановился и стал стрелять, мне кажется, именно поэтому он и остановился, и тут Гагарка напустился на патеру, дескать, почему ты не приносишь мертвым Прощение Паса. Сзади нас было полно мертвых. В этом туннеле были огоньки, и некоторые из мертвых горели.

— Понимаю.

— Патера так и сделал. Он спрыгнул с талоса. Гагарка… он не мог поверить в это. Потом талос увидел, что произошло, и сказал патере вернуться, а тот и говорит: «Только если ты возьмешь и этого солдата». Это был Кремни, позже мы узнали его имя.

— Но ведь этого милого талоса, на котором вы ехали, убили, не так ли, дорогая? — спросила майтера Мрамор. — Мне кажется, ты рассказывала мне о его смерти и о том, как святой авгур, с которым вы ехали,