Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

Эти слова пульсируют в его теле будто исламские мантры, которые он выучил в Египте. Правда мощнее всего передается оппоненту без слов. Этот талант ему еще предстоит развить в себе и использовать.

На плоту установлен крытый узорчатый павильон, вокруг на воде качаются дюжины лодок с солдатами. Как он будет говорить начистоту с царем, когда вокруг столько ушей?

Быстрым ударом весла Красный человек направляет лодку на плот и врезается в него, сбросив за борт одного солдата и повалив на колени других.

– Вот так же лиши равновесия и царя, – говорит Красный человек.

Наполеону спускают сходни. Люди из его свиты следуют за ним, но он останавливает их.

– Ждите меня там.

Молодой царь хватает его за руки, пожимает их, словно они старые друзья. Светлые кудри обрамляют ангельское лицо, на щеках играет нежный румянец. Светлые ресницы поднимаются словно солнце над синим океаном глаз. Этот красавец, правитель самой большой страны в Европе, стоит усилий Наполеона.

– Я ненавижу Англию не меньше, чем вы, – говорит царь Александр, все еще держа его за руки.

– Тогда мы будем братьями, – отвечает Наполеон, следуя совету Красного человека. Ясное дело, дорога к власти предполагает использование харизмы и интеллекта. Царя нужно соблазнить.

По приказу царя прусские и русские солдаты уходят за драпировки павильона. Монархи остаются одни. Царь приглашает Наполеона сесть с ним на низкий диван с множеством роскошных подушек. На столе – карта Европы, икра и охлажденное шампанское.

Александр по-мальчишески улыбается.

– Русские обожают ваше французское шампанское.

– А мы обожаем русскую икру. И терпеть не можем английский чай. – Наполеон с удовольствием выбивает пробку. На пробке изображен якорь Клико, того странноватого парня, который спас ему жизнь. В следующий раз, когда Наполеон приедет в Реймс, он непременно спросит, как Клико ухитряются продавать вино в Россию, несмотря на континентальную блокаду. Да еще самому царю. Во всяком случае, теперь их шампанское лучше на вкус, чем в тот день, когда он был у Клико.

Он наполняет бокалы.

– Во Франции существует традиция глядеть друг другу в глаза во время тоста. – Он дотрагивается кончиками пальцев до своих нижних век и до век Александра.

– А что будет, если не смотреть в глаза?

– Семь лет неудач в постели. – Наполеон усмехается.

Александр смеется и поднимает бокал. В его синем взоре Наполеон видит целую галактику возможностей. Они пьют, их колени соприкасаются, ожидание нарастает. Потом они водят острыми пальцами по карте Европы словно мальчишки, играющие в оловянных солдатиков, и делят между собой страны. После этого они говорят о католицизме, освобождении крепостных, тиранических отцах и о Жозефине, ее уме, дипломатическом даре и невероятной чувственности. Александр говорит, что Наполеону повезло с ней. Очень повезло.

На закате, когда Наполеон покидает павильон на плоту, он доволен своим визитом.

– Что там было? – спрашивает Красный человек.

– Заботься о собственном луке, – отвечает Наполеон французской поговоркой.

В ту ночь он пишет Жозефине:

– Царь красив – он блондин и атлетически сложен. Будь я дамой, непременно разделил бы с ним ложе.

Всю неделю по Европе циркулировали листки, на которых страстно обнимаются два императора. Наполеон смеется – пускай простолюдины с восторгом глядят на такие экстраординарные отношения.

22

Как мне взять судьбу в свои руки?

Филипп рассылает письма Луи Боне и другим нашим торговым агентам с известием о трагической смерти Франсуа и информирует их, что мы закрываем компанию.

Луи пишет мне, что он убит горем – внезапно ушел из жизни его лучший друг и работодатель. Он тревожится за меня и хочет вернуться в Реймс, как только в России позволит погода, хотя Филипп написал ему, чтобы он не приезжал сюда, мол, теперь нет смысла проделывать такую дальнюю дорогу.

Вот так, не посоветовавшись со мной, Филипп рассылает циркуляр нашим поставщикам и клиентам. «Недавняя утрата нашего сына и партнера месье Клико, который лично руководил компанией, оставляет его отца и молодую вдову с намерением ликвидировать “Клико и Сын”».

Моя мечта исчезла вместе с Франсуа. Теперь мы с Ментиной живем у моих родителей в Отеле Понсарден, словно у меня никогда не было мужа и моей собственной жизни. Сидя у окна, я смотрю на густой снегопад, превративший день в вечер.

«Ни одна снежинка не считает себя виновной за сошедшую лавину», – сказал бы Франсуа, цитируя Вольтера[10].

Но меня не покидает чувство вины. Франсуа был недостаточно сильным, а я подталкивала его, вдыхала собственную волю в его легкие. Единственный человек, который понимал меня, а я его, теперь ушел из жизни, и созданная нами компания тоже обречена.

Лабиринт еле виден сквозь густой снегопад. Мы с Франсуа когда-то встречались тут, когда падал снег. Ловили снежинки и разглядывали их форму, пытаясь отыскать две одинаковые.

Накинув плащ с капюшоном, я спускаюсь по задней лестнице, подальше от голосов в салоне. Маман по-прежнему принимает знакомых с их соболезнованиями даже через месяц после смерти Франсуа. Я крадусь на цыпочках, боясь, что меня обнаружат и позовут встречать гостей. Я не переношу запах парфюма, которым пользуются дамы при визите к овдовевшим, он кажется мне каким-то неискренним. И не переношу вежливое сочувствие, которое царапает меня по живому.

Мой слух ловит звонкий, как колокольчик, голосок Ментины. Маман взяла ее под свое крыло, отвлекая от горя мороженым, катанием на пони и визитами к кузинам. Это лицемерие. Ментине позволено горевать по отцу. С другой стороны, зачем мне винить маман за то, что она хочет порадовать ее? Франсуа был бы рад, что дочка счастлива. Теперь, когда его нет с нами, единственное, в чем я уверена, – то, что я больше никогда не буду такой счастливой, как с Франсуа.

Я выбегаю в лабиринт, голые побеги лозы хлещут меня по щекам. Без сочных летних листьев хорошо видна дорожка – вот поворот, тут шпалера, никаких зеленых ниш, где можно спрятаться, ни пятачков для робких поцелуев, ни неожиданных тупиков. Вот бы и жизнь была такой ясной и понятной. Тихие снежные хлопья укрывают спящий виноградник, но не приносят мне ни малейшей ясности.

Выставив ладонь, я ловлю медленные хлопья. На мою перчатку падают две крошечных снежинки. Я разглядываю их в серых сумерках. Каждая непохожа на другую, но их края соединены. Так было и у нас с Франсуа.

Я иду на то место, где он в первый раз поцеловал меня, прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Снежинки падают мне на веки, утяжеляют их. Я пытаюсь представить себе, что чувствовал