Академия родная - Андрей Ломачинский

– Товарищ слушатель, а чего это вы не пишите?

– Товарищ профессор, ну я же слушатель, а не писатель!

Правда, не один Сив тогда не писал – не писали и мы со Студентом. Но у нас причина уважительная была – мы с собой портфелей вообще не взяли. А всё потому, что в перерыве мы должны были отправиться на концерт, а с портфелем на перерыве убегать неудобняк, да и потом не было печали с ним в гардеробе толкаться. Без портфеля куда легче – вышел покурить и не вернулся. Концерт тот был почти подпольным и выступал там не кто-нибудь, а Александр Розенбаум. Тогда он только входил в моду и песни пел душещипательно-медицинские, это нам всем ужасно нравилось. Розенбаума ещё никто живьём не видел, а знали его исключительно по голосу на жеваных кассетных пленках. Билеты достали случайно – никаких объявлений не было, а просто на кассе от руки висела бумажка «Барт Разин БАМ». Что такое «барт»? Брат, бартер, Барто, которая Агния? Разин – это понятно, это Стенька, что из-за острова на стрежень выплывал делать крестьянскую революцию. А вот БАМа – Байкало-Амурской Магистрали – тогда вроде еще не построили. Мы спросили кассиршу, а она сказала, что это такой лысый мужик, который сам себе играет на гитаре и поёт песни. Тогда мы догадались, что это бард Розенбаум, и билеты купили. Билеты были дешевые, не то копеек по семьдесят, не то по полтинной, но время какое-то непонятное – будний день, да еще в разгар рабочей смены. И мероприятие не концертом называлось, а встречей с «автором авторской песни». Видать, при социализме Розенбауму, как «автору авторских песен», разгуляться не давали. Концерт был совсем рядом – в ДК Первой Пятилетки. Было тогда такое заведение – дом культуры рядом с Физиологией, идти близко.

Смылись без проблем, сидим слушаем. Зал полный – народ даже в проходах стоит. Удивительно, встреча проходит чуть ли не в Академии, а нашего военно-медицинского брата почти нет – разве что затесалась парочка офицеров. А вот студентов-медиков!.. Похоже, что на старших курсах всех мединститутов Ленинграда в этот день лекции отменили – на каждом кресле сидит морда, а то и две, исключительно студенческого возраста, а воздухе аж гул стоит от латыни. Розенбауму такая аудитория ужасно понравилась. Он, значит, все положенные песни спел, а потом говорит, мол есть у меня еще минут пятнадцать – на вопросы отвечу или могу по заявкам еще несколько песен исполнить.

Студенты сразу в сумки полезли, бумажки достали и давай ему записки писать. Вопросы стандартные: Сидел – не сидел? Когда из медицины ушел, и тянет ли назад? Правда ли, что собирается в Израиль? Не холост ли, а если нет, то есть ли планы разводиться? Ну и так далее… А песен по заявкам нету! Нам же в то время ужасно одна песня нравилась, а её-то как раз Розенбаум и не спел. «Утиная Охота» называлась, там хоть про медицину два слова всего, и те одинаковые «лечить так лечить», но тема правильная. И уж очень нам приспичило эту песенку послушать. Валера мне и шепчет, давай, мол, тоже записку напишем, вдруг исполнит. А на чём писать? Бумаги-то нет!

Принялись мы по карманам шарить. А у меня в кармане рецептурный бланк завалялся. Да вот беда какая – бланк настоящий, с печатью поликлиники Академии. По-моему, я его на занятиях по амбулаторной помощи свистнул. Просто так, вдруг какую рецептурную таблетку приспичит выписать – мы же не врачи еще, бланков у нас пока нет. Достали мы бланк, подложили под него военный билет, чтоб ручка не проваливалась, и собираемся на обратной стороне Розенбауму заявку писать. Тут Валерка меня останавливает – Розенбаум, конечно, мужик солидный, но ведь он потом эту писульку в мусорное ведро выкинет, а лицевая сторона с печатями, да не простыми, а еще и с «бесплаткой» от Министерства Обороны… Пойдет потом кто-нибудь, да на халяву выпишет себе чего-нибудь такого запрещенного. Давай-ка ты на лицевой стороне пиши. Но там много не напишешь, сам бланк мешается. Тут Валерка опять шепчет: а ты много не пиши, ты просто песню как рецепт выпиши – если Розенбаум еще азы не забыл, поймет. А на рецептах врач фармацевту исключительно в приказном тоне пишет. Начинаю я в лучших традициях допотопной медицины русские слова с латынью путать: «Неотложно! Возьми песню «Утиная Охота», исполни сколько потребуется, как успокоительное средство».

Сложили мы рецептик и аккуратненько, словно обычную записку, по рядам передали. А у Розенбаума уже времени совсем мало осталось. Он давай записки быстро просматривать, и отвечать лишь на некоторые, да и то односложно. Доходит до нашего рецепта. Прочитал, засунул во внутренний карман пиджака, и говорит: «А вот это проняло! Военные медики, когда я студентом был – то в вас одних конкурентов видел. Уж сам не знаю чего, но конкурентов. Рецепт в мою коллекцию пойдёт, а тот кто его выписал, после концерта получите своё снадобье. Спиртовый экстракт вас устроит?» А потом раскланялся и ушел за кулисы.

Народ непонимающе плечами пожал, пошептался, да и стал расходиться. Сзади нас и на переднем ряду пришли к одинаковому выводу: еврей-бард, всё равно еврей – песни песнями, но, видать, кому-то какой-то препарат Розенбаум достал. Наверное, очень дефицитное лекарство, раз даже в Академии его нет. Народ почти весь разошелся, а мы всё сидим. Потом думаем, ну позвал же мужик, так пошли, вдруг правда споёт. Поднялись на сцену, зашли за кулисы – сидит там Розенбаум на табуретке и суёт свою гитару в футляр. Похоже, что никуда он и не уходил. Рядом какая-то бабуся ему деньги отсчитывает за встречу с «автором авторской». Бабка деньги отсчитала, Розенбаум давай их в тот же карман совать, куда рецепт положил. Потом нас заметил. Прошли мы с ним за занавес, но не тот, который спереди опускается, а тот, что сзади стену занавешивает. А там пылюки! И в той пыли Розенбаумовский дипломат стоит. Следом за нами бабка пришла, извиняйте мол, маэстро, но мне здесь всё надо закрывать. Идите-ка вы через чёрный вход на улицу.

Вышли мы втроем на улицу. Перед ДК еще народ вертится, а сзади никого. Посмотрел Розенбаум вокруг, а день такой хороший… Настоящее бабье лето, солнышко, желтая листва, паутинки летят. Прошли мы с ним к кафедре физиологии, на ту самую лавочку, где когда-то Сивохин с похмелья спал. Сели, достал Розенбаум из дипломата бутылку «Андроповки», платмассовый стакан да с пяток буфетных бутербродов. Хряпнули. Взял Розенбаум гитару, опять посмотрел на хороший день и начал: «День такой хороший, и старушки крошат…» Потом «Утиную Охоту» по нашим заявкам, потом про врача про неотложного, для кого ничего нет невозможного, потом про невропатолога… Почти как второй концерт получилось – уж не знаю, что такое на дядьку напало, аж подохрип слегка. Мимо проходила группка третьекурсников. Заметили нас, подходят. Мы Розенбаума попросили уже пустую бутылку в дипломат убрать, мол ему-то ничего, а нам от греха подальше. Розенбаум бутылку спрятал, посмотрел на часы – ну ладно, ребята, давайте последнюю песню. Мы все единодушно как заорём: «Светофоры, дайте визу, едет «Скорая» на вызов…» Розенбаум и ее спел. Встал, жмёт нам руки, и идёт к ДК, там машина его стоит. Тут один из третьекурсников кричит ему вслед: «А неплохо ты, мужик, песни поёшь! Конечно, с Розенбаумом не сравнить, но всё равно понравилось!»

Пожалуй, тут необходим небольшой экскурс в советскую историю. Исключительно для молодого поколения. Обычная стипендия в гражданских ВУЗах Советского Союза была сорок рублей. Если средний балл за сессию выше 4, 5 и нет троек, тогда давалась повышенная стипендия в размере пятидесяти шести рублей. На старших курсах Военно-Медицинской Академии стипендий не было, всем платили стандартное денежное содержание в девяносто пять «рябчиков», плюс «замкам» двадцать два рублика сверху, старшине – полтинник. Именные стипухи были приятной доплатой только для избранных студентов и курсантов-гениев. В медицине особо популярной была Павловская стипендия. Она составляла восемьдесят советских рублей и выплачивалась в дополнение к повышенной. Такая стипуха давалась одна на курс по выбору декана (на гражданке) или начальника курса (на военке). Но самой крутой считалась Ленинская стипендия, сто двадцать рублей. Её давали только во второй год обучения и только тем, у кого «отлично» по всем предметам. В материальном плане с такими добавками жилось неплохо. Для примера: 0, 8 литра приличного грузинского сухого вина шло за 92 копейки, пачка самых дешевых сигарет 7 копеек, снять комнату в коммуналке Ленинграда – 30 рублей в месяц, однокомнатную квартиру – 50—60, а трехкомнатную в центре максимум за 120, то есть как раз дополнительный доход ленинских стипендиатов. С гражданскими врачами получалась хохма – некоторые из них имели в институтах денег в два раза больше, чем после выпуска. Даже наши умники-слушаки с Ленинкой, получив после ВМА лейтенантский эполет, ощущали лишь десятирублевую разницу в денежном довольствии. Но деньги тут были не главное. Главное был престиж! Звание «ленинский стипендиат» было хорошей визитной карточкой в солидном обществе и пропуском в элитные семьи.