Не все мы умрем - Елена Гордеева

Из полиэтиленового пакета, с которым пришла, Евгения вынула чудо-варежку. Замечательная вещь. Одной стороной моешь, другой — полируешь. Унитаз, на который вставала, и пол, на который ложилась, были обработаны в момент. Огляделась. Ничего не забыла? Она выключила свет и вышла в коридор. Это ее первый крупный прокол. Вот тебе и Мокрухтин, лапоть необразованный, семь классов и коридор. Всех объегорил. И ее в том числе. Сколько народу ищет — и никто не нашел.

Вдруг над ней послышался глухой топот. Евгения во тьме коридора подняла голову. На чердаке кто-то был. Ее опять охватил страх, как тогда в машине. Она с ужасом смотрела из черного коридора на окно — вот сейчас, виляя, опустится хвост веревки, по ней заскользит фигура, зависнет перед балконом, откроет его — и ей конец. Она в страхе отступила к двери и опять прижалась к ней спиной. У нормального человека в такой ситуации будет только одна реакция — бежать. Страх не даст думать. Но у Евгении страх порождал усиленную работу мысли. «Дура, — сказала она сама себе. — Головой надо работать».

Евгения быстро обернулась, припала к дверному глазку. На лестничной площадке никого. Два ключа бесшумно были введены в замочные скважины, легкий поворот — и дверь стала открываться наружу. Евгении потребовалось лишь мгновение — и содержимое тайника оказалось у нее в руках. Ее охватила безумная радость. Все в ней пело. Она выскользнула из квартиры. Два оборота ключа — одновременно. Сейфовая дверь мягко закрылась. Теперь пусть лезет. Топот на чердаке продолжался и когда Евгения метнулась к лестнице. Скорее вниз! Вот уже входная дверь подъезда. Она закрыла ее за собой и, не отлипая от стены, перебирая ее руками, под окнами парикмахерской добралась до конца дома. Свернула за угол. Здесь здание отбрасывало тень, и луна не могла высветить ее фигуру. Если даже Нина Ивановна смотрит в окно, ожидая мужчину на веревке, ее она не заметит. Бедный, бедный Михаил Анатольевич!

Прохладный ночной воздух омыл ее, освежил и успокоил. Город сверкал огнями, от Киевского вокзала шел шум. Внизу под обрывом набережной текла Москва-река, безумная вода безумного города.

Не успел Герман зайти в квартиру Зинаиды Ивановны, как над ним затопали. Он удивленно поднял глаза на натяжной потолок и свисающую с него люстру. Главное — это уметь делать из неожиданных обстоятельств столь же неожиданные выводы. Если люстра висит как раз над спальным местом, на котором побывали господа из Минтопэнерго и Минфина, как явствует из материалов следствия, значит, там, возможно, и спрятано следящее устройство. Он посветил фонариком — и объектив камеры отозвался бликом. Вот чем ночь удобнее дня. Днем бы пришлось лезть наверх, чтоб подтвердить догадку.

Куда идет кабель? В квартире Мокрухтина он его не обнаружил. Соседняя квартира пуста. Может, в нее? Став о ней думать, Герман вдруг уловил слабый звук на лестничной площадке. Чьи-то легкие шаги. Он припал к дверному глазку — что-то мелькнуло мимо. Именно из этой квартиры, почувствовал он, кто-то выскользнул и спускается вниз по лестнице. Побежать следом он не мог. Выскочить на балкон — тоже. Впервые Герман пожалел, что работал один, без прикрытия. Он стоял, прижавшись ухом к дерматину, до тех пор пока не хлопнула дверь подъезда.

Тогда Герман вышел от Зинаиды Ивановны, закрыл квартиру и приблизился к тяжелой сейфовой двери рядом. Два замка. Точно такие же, как у Мокрухтина. Тот же механизм — двойной поворот ключей. Тяжелая дверь пошла на него. Он проскользнул вовнутрь и захлопнул ее.

Нежный запах тех же духов незнакомки стоял в темном коридоре.

«Какая приятная неожиданность! — подумал с иронией Герман. — Кто же ходит на дело с таким отличительным признаком? — И сам себе ответил: — Только женщина!»

А запах, казалось, сгустился настолько, что Герман начал различать в темноте некий мерцающий образ феи или эльфа, который манит тебя болотными огнями и затягивает в трясину. Он чувствовал: женщина легкая, порывистая, воздушная, вся небесно-голубая. Эфемерное создание.

«Но это эфемерное создание, — думал Герман дальше, заходя в комнату, — заставило меня стрелять в покойничка. Кому рассказать — обсмеют! И сегодня фея меня опередила. Посмотрим, нашла ли она то, что искала?»

И он пошел по запаху духов. Батареи, унитазы, бачки, ванны, отдушины слились в нем в одно «приятное» ощущение, что его опять надули. Кабель, телевизор, видеомагнитофон и едва начатая кассета в нем однозначно указывали на наличие тайника именно в этой квартире. Герман просмотрел кассету: не то.

А над головой топали и топали. Что у них там — Вальпургиева ночь, что ли? Он пошел по квартире в последний раз — с детектором. Где здесь пустоты? Где? А детектор ему говорил: нет здесь пустот, нет.

Герман уже вышел в коридор, собираясь уходить, когда на лестничной площадке опять послышался шум. Он припал к глазку. По железной лестнице с чердака кто-то слезал, но, спустившись, к лифту не пошел, а стал отряхиваться. Было достаточно темно, лестничная площадка освещалась лишь луной, пробивавшейся сквозь стеклянную шахту лифта. Но вот звякнули ключи, дверь квартиры напротив открылась, из прихожей хлынул свет, и мужчина успел разглядеть подростка, стриженного, как он, — коротко и ежиком. Дверь захлопнулась, и на лестничной площадке опять воцарился мрак.

«Сумасшедший дом, — весело думал Герман. — То посылают в болото, то пляшут на чердаке. Работать невозможно».

Он повернулся, перед уходом мысленно окидывая еще раз пустую квартиру. Все ли предусмотрел? Прижавшись спиной к двери и кляня свою тупость последними словами, Герман вдыхал нежный запах духов: «Дурак! Головой надо работать».

Две отмычки бесшумно введены в замочные скважины, легкий поворот — и дверь стала открываться наружу. Все оказалось так, как он предполагал. За исключением одного: тайник был пуст.

Вернувшись домой, Евгения быстро прошла на кухню и вытряхнула содержимое сумки на стол. Кассеты отложила сразу в сторону — на потом. Она приблизительно знала, что в них. Ее интересовали документы. Бумаги лежали в полиэтиленовых пакетах и были перехвачены резинками.

Евгения разложила по столу все упаковки. По какому принципу Мокрухтин их сортировал? Она не знала. Ей, в сущности, был нужен только один документ — договор на «озеленение». Эта единственная улика. Где, в какой он пачке? Договор составлен на голубоватой бумаге, которую любила Таечка. Лихорадочно рассмотрев с торца все пакеты, Евгения увидела его сквозь прозрачный полиэтилен, высыпала бумаги на стол, вытянула из пачки других документов.

Первым побуждением было — уничтожить. Зажгла уже конфорку на плите, но вдруг одумалась. Почему она хочет избавиться от него? Потому что это улика против нее? А другие бумаги — не улика? А вся пачка — не улика? А ключи — не улика? Откуда они у нее? Допустим, увидит все это Михаил. Что ты ему скажешь? Решила сама найти тайник? А ключи откуда? Ну и что ты, голубушка, на это ответишь?

И тем не менее уничтожать все бумаги Евгения не решалась. Почему? — спросила она сама себя. И вдруг поняла: в них — ее оправдательный приговор.

И тут же усмехнулась: «Какая же ты наивная! Допустим, эти документы попадают следствию. Ну и что? Ах, бумаги подтверждают, что Мокрухин подонок! Тебе пожимают руку и говорят — молодец? Нет. Надевают наручники. Кто надевает? Неужели Михаил?»