Мустанкеры - Ник Одинцов

– Это что это за сеты такие? – сросил Тихон.

– Нормальные сеты. Хорошие, – насупился старик. Потом добавил заговорщическим шепотом: – Есть кое-что неподцензурное, в городах вы такого не найдете, там с авторскими правами строго… Контрабандный товар, несертифицированный перевод с английского…

Не заметив ответной реакции, стихомант насупился еще сильнее:

– Не хотите – не берите…

– Ладно, отец, уговорил. Хотим, хотим… Веди в свой азилий, – махнул рукой казак.

Дед повел их мимо стойки в глубину цистерны. Там за ветхой ширмой обнаружилась гора старых подушек и великанский стальной кальян о шести трубках. В колонне мутного стекла застыла темная жидкость.

– Не разумею, где у него вирт-транслятор. В кальяне, что ли? – недоумевал Журибеда.

– Думаю, его вообще нет, – улыбнулся Тихон.

– Нет? А как же он… Колдует?

– Я думаю, он – дропер.

– Это что за птица?

– Запрещенное течение среди стихомантов. Они достигают эффекта грез химическим путем.

– Наркоту, что ли, дают? Да на кой ляд оно мне нужно?

– Ты погоди, давай посмотрим, что он делать будет.

Между тем старик извлек из-под вороха подушек продолговатый ящик со сдвижной крышкой. Внутри обнаружилось множество ячеек, заполненных разнообразными пузырьками и коробочками.

– Так, кому чего? – спросил старичок, выжидательно вглядываясь в лица путешественников.

– Ну это, я бы… «Полет» бы взял, – неожиданно высказался Журибеда.

Тихон с удивлением уставился на друга. Только что отказывался и вот, в первых рядах.

– Только недолго, а то обдерешь еще, – спохватился Сэмэн. – Тих, следи, чтоб недолго, ладно?

– Хороший выбор! Милости прошу!

Стихомант предложил казаку присесть и протянул тому ворот с костяным мундштуком.

– Раздувай.

Сэмэн послушно запыхтел, а стихомант быстро сунул лапку в одну из банок и сыпанул в чашку кальяна. Затем он извлек из кармана термотаблетку, надломил и отправил туда же. Почти сразу пахнуло жаром, полетели искры, и чудо-аппарат ожил, задышал, послушный мощным легким Сэмэна. Запах у дыма был приятный, чуть сладковатый, с оттенками меда и еловой хвои. Сэмэн прикрыл глаза. Похоже, ему нравилось. Стихомант тем временем развернул перед казаком небольшой транслятор. Изображение странно двоилось и плыло, сплошные серые завихрения и бугры. Однако Журибеда, похоже, видел нечто другое. Он откинулся на подушки, заулыбался. Стихомант тут же подхватил ворот и сделал долгую затяжку, посидел с минуту неподвижно, потом взял казака за запястье, сверяясь с пульсом, и вдруг защелкал, запузырился рифмованными строчками.

Журибеда закивал, задвигался в такт со словами, а стихомант, продолжая читать, снова передал ему мундштук.

Действо продолжалось не более десяти минут. Все это время Тихон спокойно стоял и с интересом наблюдал за происходящим, пока в браслете на запястье старика не запищало. Тот встрепенулся, выходя из транса, извлек из очередной колбы щепоть порошка, раскрыл ладонь и дунул в лицо казака. Журибеда чихнул, выматерился и пришел в себя. Протер глаза, тряхнул чубатой головой.

– От це гарно! Я там правда летал, Тих! Сначала над поездом, потом выше поднялся. А спустился – смотрю, внизу хуторок наш, вот-вот мать на крыльцо выйдет. И так тепло сделалось и тоскливо разом. Аж до слез! Финал только подкачал… Или нужно было брать подольше? Тогда, может, и с мамкой погутарили бы? Что скажешь, старик?

– Врать не буду. Заранее сказать нельзя, – проскрипел стихомант. – «Полет» всегда вызывает приятные грезы. Можно было бы индивидуально заняться, подобрать нужные стихи. Говорят, цеховые мастера добивались эффекта присутствия, клиент осязал видение и даже совокуплялся с ним. Но это недешево и требует времени.

– Совокуплялся? – Казак почесал шею. – Та ни, этого добра я и так богато иму.

– Ну, а вам чего бы хотелось, молодой человек? – спросил стихомант у Тихона.

– Вы говорили, контрабанда, несертифицированный перевод…

– Есть такое, – тут уже старик шептать не стал. – Мой собственный перевод американского автора конца двадцатого – начала двадцать первого века. Короля ужасов…

– Ну, давай же вкусим теперь мнимых страхов, чтобы страхов реальных потом не бояться, – философски заметил Тихон.

– Хорошо ты это сказал, про мнимые жахи, – одобрительно кивнул Сэмэн. – Надо бы запомнить.

Стихомант тем временем кинул в кальян вторую половинку термотаблетки и порошок из другой банки. Чуть поутихший жар вновь усилился. Друзья прикрыли глаза и откинулись на тюфяки.

Ждать долго не пришлось, старик завыл замогильным зычным голосом:

Веки обоих путешественников начали мелко дрожать, и в воображаемом стробоскопе представились им мрачные картины. Мохнатые слоны летели по небу, расправив, словно крылья, перепончатые уши, вытянув вперед и вверх хоботы. Но страх забирал не от этого…

Душа замирала от осознания неумолимого движения времени. Туда ли, обратно ли… Времени это не важно. Ему лишь бы течь, и поток этот перетирает людей, словно жернова зерно. В крупу, в муку… И, погрузившись в глубины гробового ужаса и смертной тоски, визионеры вдруг получили отдохновение, словно в промозглом склепе вдруг повеяло теплом. Внутренняя дрожь сменилась неожиданным покоем.

Покой и радость, какие нахлынули на Тихона и Сэмэна, возможны стали только после ужаса, который они испытали в начале композиции. Только после проливного ливня особенно ярко и приветливо светит солнце. Только после трескучих морозов невероятно радуют проталины и ручьи. «Только во тьме свет, только в молчании – слово…» И эта фраза… Откуда она пришла Тихону на ум? Из прошлого, далекого прошлого? А может быть, из будущего, и довольно близкого?