Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Кто вам сказал, что она взяла с собой эту рукопись? Кто вам сказал, что она вообще хоть раз держала эту рукопись в руках? Это слова Квеберта, это он так объясняет, откуда его рукопись взялась рядом с трупом Нолы.

На миг у меня мелькнула мысль рассказать то, что я знал про Гарри и Нолу, — что они должны были встретиться в мотеле «Морской берег» и бежать. Но я предпочел промолчать, чтобы не навредить Гарри. И только спросил:

— Какова же ваша гипотеза?

— Квеберт убил девчушку и закопал рукопись вместе с ней. Может быть, совесть замучила. Книга была об их любви, и их любовь ее убила.

— С чего вы взяли?

— На рукописи есть надпись.

— Надпись? Какая надпись?

— Этого я сказать не могу. Тайна следствия.

— Слушайте, кончайте вы эти глупости, сержант! Вы сказали либо слишком много, либо слишком мало: нечего прятаться за тайну следствия каждый раз, как вам это удобно.

Он покорно вздохнул.

— Там написано: «Прощай, милая Нола».

Я потерял дар речи. «Милая Нола». Эти самые слова Нола просила Гарри сказать ей в Рокленде. Я попытался взять себя в руки и спросил:

— Что вы собираетесь делать с этой надписью?

— Отдадим на графологическую экспертизу. В надежде, что это что-нибудь даст.

Я был совершенно потрясен его признанием. «Милая Нола». Именно эти слова произнес сам Гарри, именно эти слова я записал на плеер.

Вечер я провел в размышлениях, не зная, что делать. Ровно в девять позвонила мама. Судя по всему, о пожаре рассказали по телевизору.

— Боже мой, Марки, ты что, умереть собрался из-за этого преступного дьявола?

— Успокойся, мама. Спокойнее.

— У нас только о тебе и говорят, и не то чтобы очень тепло, ты понимаешь, о чем я. Все соседи в недоумении… Спрашивают, почему ты упрямишься и сидишь с этим Гарри.

— Не будь Гарри, я бы никогда не стал Великим Гольдманом, мама.

— Ты прав, без этого типа ты бы стал Величайшим Гольдманом. Ты так изменился с тех пор, как стал ездить к этому типу, в университете. Ты же Великолепный, Марки. Помнишь? Даже несчастная миссис Ланг, кассирша в супермаркете, и та до сих пор меня спрашивает: «Как поживает Великолепный?»

— Мама… Не было никогда никакого Великолепного.

— Никакого Великолепного? Не было Великолепного? — Она позвала отца. — Нельсон, подойди-ка сюда! Марки говорит, что никогда не был Великолепным! — Я услышал, как отец пробормотал что-то невнятное. — Вот видишь, и папа тоже говорит: в школе ты был Великолепным. Я вчера встретила твоего бывшего директора… Он сказал, что у него о тебе такие воспоминания… Я думала, он сейчас расплачется, так он расчувствовался. А потом он сказал: «Ах, миссис Гольдман, прямо не знаю, куда это сейчас занесло вашего сына». Видишь, как все грустно: даже твой бывший директор в недоумении. А о нас ты подумал? Почему ты мчишься к какому-то старому профессору, вместо того чтобы искать себе жену? Тебе тридцать лет, а у тебя еще нет жены! Ты хочешь, чтобы мы умерли, так и не увидев, как ты женишься?

— Мама, тебе пятьдесят два года. Какое-то время еще есть.

— Прекрати придираться! Кто тебя научил придираться, а? Это все твой проклятый Квеберт. Почему ты не хочешь привести нам красавицу-жену? А? А? Теперь ты молчишь?

— Мама, в последнее время я не встречал никого, кто бы мне понравился. Я занят: книга, турне, будущая книга…

— Одни отговорки! А новая твоя книга? Она будет о чем? О всяких извращениях? Я тебя не узнаю, Марки… Марки, дорогой, послушай, мне надо тебя спросить: ты влюблен в этого Гарри? Ты с ним занимаешься гомосексуализмом?

— Нет! Вовсе нет!

Я услышал, как она сказала отцу: «Он говорит нет. Значит да». Потом она спросила шепотом:

— У тебя болезнь? Мамочка будет любить тебя, даже если ты болен.

— Что? Какая еще болезнь?

— Какая бывает у мужчин, когда у них аллергия на женщин.

— Ты хочешь сказать, не гомосексуалист ли я? Нет! И даже если б это было так, не вижу в этом ничего плохого. Но я люблю женщин, мама.

— Женщин? Как это так — женщин? Довольно с тебя одной, люби ее и женись! Женщин! Ты что хочешь сказать, что ты не способен хранить верность? Ты сексуальный маньяк, Марки? Может, тебе надо сходить к врачу-психиатру, чтобы он тебя полечил?

В конце концов я с досады бросил трубку. Мне было очень одиноко. Я уселся за письменный стол Гарри, включил плеер и стал снова слушать его голос. Мне необходимо было какое-то новое звено, осязаемое доказательство, меняющее ход расследования, что-то, что могло бы пролить свет на одуряющий пазл, который я пытался сложить и который до сих пор ограничивался тремя элементами: Гарри, рукописью и погибшей девочкой. Я размышлял — и вдруг во мне проснулось странное, давно забытое ощущение: мне хотелось писать. Писать о том, чем я живу и что чувствую. Вскоре моя голова уже лопалась от идей — это было уже не желание, а потребность писать. Такого не случалось со мной уже полтора года. Словно внезапно проснувшийся вулкан готовился к извержению. Я кинулся к ноутбуку и, на минуту задумавшись над тем, как начать эту историю, стал печатать первые строки своей будущей книги:

Весной 2008 года, примерно через год после того, как я стал новой звездой американской литературы, произошло событие, которое я решил похоронить в глубинах памяти: оказалось, что мой университетский профессор, шестидесятисемилетний Гарри Квеберт, один из самых известных писателей в стране, в возрасте тридцати четырех лет состоял в любовной связи с пятнадцатилетней девочкой. Это было летом 1975 года.

* * *

Во вторник 24 июня 2008 года Большое жюри присяжных подтвердило обоснованность обвинений, выдвинутых прокуратурой; отныне Гарри официально вменялось в вину похищение и двойное умышленное убийство. Когда Рот позвонил мне и сообщил о решении жюри, я взорвался:

— Вы, кажется, изучали право, можете вы мне объяснить, на основании чего они несут эту ахинею?

Ответ был прост: на основании материалов следствия. После предъявления обвинения мы как представители защиты могли получить к ним доступ. Все утро мы с Ротом провели за изучением документов; атмосфера была натянутая, прежде всего потому, что он, перелистывая страницы, все время повторял:

— О-ля-ля, это нехорошо. Даже совсем нехорошо.

— Раз нехорошо, значит, это вы должны быть хороши, нет? — возражал я.

Он озадаченно поднимал брови, и я все меньше верил в его адвокатские способности.

В деле присутствовали фотографии, показания очевидцев, отчеты, акты экспертиз, протоколы допросов. Некоторые снимки относились к 1975 году: фото дома Деборы Купер, ее тела, лежащего на кухонном полу в луже крови, и наконец того места в лесу, где были обнаружены следы крови, клочья волос и обрывки платья. Затем мы перенеслись во времени на тридцать три года вперед и оказались в Гусиной бухте: на дне ямы, выкопанной полицией, виднелся скелет в позе зародыша. Местами на костях еще висели куски плоти, на черепе сохранились редкие обрывки волос; на скелете было наполовину истлевшее платье, а рядом лежала пресловутая кожаная сумка. Меня чуть не вырвало.