Тайна трагедии 22 июня 1941 года - Бореслав Скляревский

Таким образом, необходимо выяснить еще один вопрос: «Что же сфальсифицировал Жуков с этой «Директивой № 1»? Оказывается, «совсем немного», — он изменил саму суть и смысловую направленность документа. «Директива № 1» — это приказ — команда, тот самый сигнал боевой тревоги из Москвы, который должны были ждать в округах и войсках на случай нападения врага. В результате, командующие округами и армиями должны были дать действительно короткую команду-приказ своим подчиненным, аналогично тому приказу, что давал на флоте адмирал Н. Г. Кузнецов в ночь на 22 июня. После этого флоту понадобилось всего два часа на подъем по тревоге и приведение флота в полную боевую готовность.

С таким же запасом времени эту же приказ-команду должны были дать во все войсковые части всех западных военных округов. У Тимошенко и Жукова, по крайней мере, времени было достаточно для этого. Точно известно, что 21 июня 1941 года в 22 часа 20 минут они вышли из кабинета И. В. Сталина, получив указание о приведении всех войск СССР на западных границах в состояние полной боевой готовности.

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что высший офицерский состав Красной Армии, Наркомат обороны и Генеральный штаб получил от главы правительства И. В. Сталина все необходимые и требуемые указания и распоряжения для отражения немецкой агрессии за несколько дней до нападения Германии на СССР.

А «Директива № 1» является при этом последним звеном в предвоенных приказах и распоряжениях о подготовке Красной Армии к войне. Это была именно последняя Директива мирного времени, а не «первая», как лгал Г. Жуков, «науськанный» подлейшим Хрущевым. И, тем более, указанная Директива не приводила части западных военных округов в боевую готовность за два часа до нападения Германии по «версии» Жукова, но при этом сообщает и подтверждает точную дату гитлеровского нападения и дополняет ранее отданные приказы о приведении в полную боевую готовность воинских частей Западных военных округов.

«Директива № 1» передавалась в войска, которые к 24. 00 часам на 22 июня 1941 года должны были находиться в лагерях, согласно приказов НКО и ГШ последнюю неделю перед 22-м июня, но в состоянии повышенной боевой готовности, в готовности в любую минуту идти в бой, согласно Приказа Генштаба от 18 июня 1941 года, о котором Жуков по какой-то непонятной причине «вспоминает» неохотно.

И вот тут-то действительно произошел серьезный и крупный сбой в управлении войсками РККА. Войска ЗапОВО, которыми командовал генерал армии Павлов, не были приведены в боевую готовность, вопреки приказу от 18 июля 1941 года. Этот, с позволения сказать, командующий даже с зимних квартир в летние лагеря не вывел части, и совершенно неподготовленные подразделения подставил под атакующих гитлеровцев. А в Бресте три стрелковые дивизии ЗапОВО, когда немцы пошли в лобовую атаку, даже не были подняты по тревоге, и оказались расстреляны вражеской артиллерией прямой наводкой.

Следует отметить, что и очень многие войсковые части КОВО были абсолютно не готовы встретить врага. Достаточно сказать, что стрелковые дивизии первого эшелона КОВО еще днем 22 июня находились в пути следования и так и не вышли в районы сосредоточения. А некоторые подразделения, прибывшие из внутренних округов в западные еще за несколько дней до 22 июня и успевшие получить на местах и технику, и дополнительный личный состав из местных райвоенкоматов, продолжали стоять почти в 500-х километрах от границы и «ждать» пока немецкие войска сами до них доберутся. /49/.

В этом плане очень интересными являются воспоминания командира механизированного корпуса второго эшелона КОВО генерал-майора К. К. Рокоссовского. Все показано очень убедительно, — и как он встретил войну, и как уже утром 22 июня ломал замки на складах, чтобы получить оружие и боеприпасы на окружных базах, и как реквизировал грузовики, и сколько расписок исписал при этом… И ничего удивительного в этом нет, так как на этих базах командование и в воскресенье 22 июня(!) не было поставлено в известность командованием округа о возможном нападении и отсутствовало на своих рабочих местах.

К чести Рокоссовского необходимо признать, что он категорически отказался отдать приданную ему артиллерию на полигоны «для стрельб» за неделю до 22 июня, которую начальник штаба Пуркаев просил еще 10 июня отозвать с полигонов и вернуть в части. Об этом писал даже Жуков в своих воспоминаниях, утверждая, что командование КОВО и ЗапОВО, Карпинос и Павлов, по собственной инициативе отправили артиллерию своих округов на полигоны, не вернули ее в части в преддверии войны.

Рокоссовский как командир механизированного корпуса вообще не был поставлен в известность командованием КОВО о телеграммах от 13–15 июня и тем более от 18 июня 1941 года. Ему не было известно о том, являлся ли его мехкорпус частью второго эшелона обороны, должен ли выдвигаться в район сосредоточения. Его не поставили толком в известность даже о том, что штаб округа убывает в Тернополь 20 июня и зачем. Вот это объяснение: «…стало известно о том, что штаб КОВО начал передислокацию из Киева в Тернополь. Чем это было вызвано, никто нас не информировал. Вообще, должен еще раз повторить, царило какое-то затишье и никакой информации не поступало сверху…». «Сверху» для комкора Рокоссовского, это значит из штаба округа, которому и подчинялся корпус комкора. При этом 9-й механизированный корпус Рокоссовского личным составом был укомплектован до полного штата, но техникой и теми же устаревшими танками только на 30 %. А ведь тот же Рокоссовский служил в должности командира мехкорпуса с лета 1940 года. Так куда же делись танки? Ведь Тимошенко и Жуков в начале 1941 года отобрали танки у стрелковых дивизий западных военных округов с целью комплектования техникой всех 30-ти мехкорпусов, о создании которых они доложили И. В. Сталину. Значит, опять ложь?! Но, зачем?!

Из воспоминаний маршала Баграняна И. Х., в 1941 году занимавшего пост начальника оперативного отдела КОВО, в то время — полковник.

«…получив приказ отбросить вторгшегося противника за линию государственной границы, дивизии первого эшелона наших войск прикрытия под непрекращающейся бомбежкой устремились на запад. Первый удар немецкой авиации хотя и оказался для войск неожиданным, отнюдь не вызвал паники. В трудной обстановке, когда все, что может гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твердо следовали тем боевым предписаниям, которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов». /6/. И далее, самое главное:

«Для того, чтобы передовые части стрелковых дивизий заняли приграничные укрепления, им требовалось не менее 8-10 часов, т. е. 2–3 часа на подъем по тревоге и сбор, 5–6 часов на марш и организацию обороны. А на приведение в полную боевую готовность и развертывание всех сил армий для прикрытия государственной границы планом предусматривалось двое суток(!)…».

Да, тысячу раз — да! Это именно те «двое суток», которые так были необходимы для исполнения распоряжения о приведении в полную боевую готовность всех воинских частей западных округов, и которые были получены в округах не позднее 18-го июня 1941 года, и должны были быть исполнены не позднее 24. 00 часов 21-го июня 1941 года, и из-за которых уже после войны в своих воспоминаниях маршал Жуков весь изолгался, чтобы снять с себя вину за пропущенный внезапный сокрушительный удар гитлеровских войск в западных приграничных военных округах.