Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо

— Он еще спит? — раздается голос Поля, такой далекий и в то же время неприятно близкий.

Только не открывать глаз, зарыться в свою больничную нору, охотники у изголовья кровати настороже, малейшее движение — и они запустят в тебя свои гарпуны, оставайся на дне своего зловонного болота, а когда они уйдут, ты сможешь всплыть на поверхность и вернуться в свою сказочную страну. «Ну ладно, тогда я пошел», — говорит Поль, но я не шевелюсь. Мне совсем не хотелось выздоравливать.

Наверное, мое упорство подольше оставаться больным объяснялось ленью. До сих пор я был довольно хорошим учеником: мне было достаточно внимательно слушать учителей на уроках, делать задания с Полем и не прогуливать школу. Нас, в принципе, устраивала такая жизнь: следовать заведенному порядку вещей и полагаться во всем на взрослых. Но мы неумолимо приближались к окончанию беззаботной школьной жизни, когда предстояло принимать серьезные решения и когда нам, скорее всего, суждено было расстаться. Для Поля будущее было практически предопределено, для меня же никакой ясности в этом вопросе не было; я ничем особо не увлекался и не знал, кем хочу стать, а одно слово «специализация» вызывало у меня дикий ужас, словно меня собирались оставить в пустыне без воды и еды, где я обнаружу, что ни на что не годен и без чужой помощи не обойдусь. Гораздо приятнее было купаться в своих грезах, но, увы, пришлось с ними расстаться по приказу нашего доктора, специально вернувшегося, чтобы вытащить меня из постели. Итак, мои мечты уже затерты до дыр, а реальность тычет во все щели свой противный нос, — никогда еще мне не было так страшно в этом мире.

А вот и близнецы. Я еще бледен и слегка дрожу, мои ноги от колен, кажется, выросли на несколько сантиметров, но они слишком слабые, чтобы выдержать мое тело. Лео и Камилла выглядят невероятно крепкими. Я смотрю на ноги Камиллы. «У тебя какой размер?» — «У нас сорок второй», — отвечает вместо сестры Лео. «Другими словами, у нее сорок первый, а у тебя сорок третий, вам не кажется, что пора переходить к нормальному счету?» Они выглядят подавленно. «Сорок первый слишком большой для девушки», — продолжаю я.

— Ты переспал со мной, — вдруг произносит Камилла, — и еще с Лео.

Что она сочиняет? У меня впечатление, что я всё это уже видел: ожившая сцена из прошлого, вызов в глазах, маленькая девочка в белоснежном платьице на бретельках, вымазанная грязью с головы до ног, качели, головокружение, неужели так оживают события, я растерянно замираю, снова апноэ, только не двигаться, затаить дыхание, что ты сочиняешь, Камилла?

— Все тебя видели. Ты был на кровати Лео, а потом — на моей.

Лео молчит. Смотрит на сестру. Его лицо непроницаемо.

— Лео, скажи хоть что-нибудь.

Лео, прошу тебя, ты же парень, встань на мою защиту, не оставляй меня одного, я приму тебя в древнее мужское братство, знаю, я пренебрегал тобою, не подозревал, как ужасно быть близнецом, отказался от тебя ради дружбы с Полем, да, я виноват, но прошу тебя, вернись в мужской клан, мы будем дружить втроем — ты, Поль и я, а если не хочешь, мы будем дружить только с тобой, у меня хватит сил, чтобы иметь двух друзей, я поведу тебя на стадион, мы будем смотреть футбол, бегать на речку ловить рыбу, пойдем гулять по холмам, я покажу тебе каменные карьеры, мы будем вместе кататься на великах, встань на мою сторону, Лео, умоляю тебя.

— Камилла, — еле слышно шепчет он.

Внезапно она поворачивается к нам спиной. Плечи ее трясутся. От плача?

— Камилла, — говорю я.

Она снова поворачивается, глаза у нее красные, но она не плакала.

— Ты испортил мне вечеринку, выгнал моих гостей…

— Но они к тебе приставали!

— Они не приставали, я хотела, чтобы они остались, а ты пришел, выгнал всех, кроме Клода, и мне не с кем было потом танцевать.

— Я танцевал с тобой, Камилла, — пробормотал я.

— Как ты можешь знать, что танцевал со мной, если был в полном ауте!

— У меня была горячка, Камилла, но я хорошо помню, что танцевал с гобою.

— А то, что ты с Лео танцевал, тоже помнишь?

Я был совершенно сбит с толку. Неужели я танцевал с Лео? Что-то смутное всплывало у меня в памяти, но я в ни в чем не был уверен. Неужели я с ним целовался? Неужели я принял его за Камиллу? Что же я все-таки сделал?

— Это вы виноваты. Вы специально делаете так, чтобы вас путали, — пробормотал я.

— Не переживай, — сказал Лео, — она сама этого хотела. Мы этого хотели.

Камилла, бросив на брата странный взгляд, промолчала. Где мы были? У них, у меня, на улице? Ничего не помню, кроме смешанного ощущения тревоги и необыкновенного счастья. Камилла говорила со мной, говорила по-настоящему, и Лео перешел на мою сторону, а это уже было кое-что. Отгружавшая их тонкая мембрана лопнула: внутри нее все бурлило, и вызвал бурю не кто иной, как я.

Они уехали на несколько дней с классом в Англию, в графство Кент, а затем в Оксфорд. Я уже выздоравливал, но от слабости еле держался на ногах. Я еще плохо воспринимал реальность; лишенный опоры, я чувствовал себя легкой добычей для блуждающих видений, для покрытых плесенью детских воспоминаний, каждую секунду в моей голове раздавался звоночек, кто-то перебегал мне дорогу, трещал на ухо, толкал в спину. Одним из таких видений была бесформенная яма, по краям которой свисали обрывки ткани с рисунком, напоминавшим улицу, на которой стоял дом Дефонтенов. Близнецы не в первый раз надолго пропадали из моей жизни, но никогда ранее я не ощущал столь остро их отсутствие, которое бродило вокруг меня как привидение, то исчезая, то воскрешаясь, когда ему заблагорассудится. Эта яма, увенчанная крышей дома Дефонтенов, не упрощала мне жизнь, когда я гулял с Полем по улицам или играл с ним в футбол. «Да ты, старик, совсем не держишься на ногах», — с огорчением вздыхал он. Или же: «Такое ощущение, что ты привидение увидел, Раф!» Я пропустил проклятый мяч, и он упал в яму. Кто, кроме моего привидения, мог отправить его туда?

Однажды вечером я вышел на улицу, чтобы немного подышать воздухом. Мать должна была вернуться поздно, официально ее задержали на собрании в мэрии, но, скорее всего, ее задержал новый коллега из общества дружбы Франция-Мали. В тот вечер фонарь, освещавший улицу перед нашим домом, не горел. Я поднял глаза и увидел над собой огромное темно-синее небо, изрешеченное тысячью ярких точек. Еще одно видение скользило в мою сторону. Я чувствовал его приближение, но не хотел сопротивляться. Оно проникло в меня, сделало бестелесным, невероятно легким, настолько легким, что я еле удерживался на земле, которая уходила у меня из-под ног, и мне хотелось покинуть нашу маленькую планету и улететь в космос. Когда я вернулся в дом, головокружение немного прошло, но мне стало еще хуже, и если бы в нашем доме было снотворное, я проглотил бы всю упаковку.

Когда, три года спустя, я встретил Анну, то сразу увидел, что ее тоже посещают видения и ей тоже хочется летать, но не от отчаяния, а от бесконечной легкости, царившей в ее душе. Правда, ее видения не были случайными, они не выискивали ее, как меня, на пустынной вечерней улице. Анна летала над землей, не привязываясь к людям, это они вращались вокруг нее. Но я не должен был показать, что разгадал ее, для нее это было бы крайне опасно.