Цена всех вещей - Мэгги Лерман

— Хоть это и шутка, но она права. Это отвратительно.

— Почему?

— Я Маркос Уотерс.

— И что?

— А то, что я позволил этой девушке подобраться слишком близко.

— Она великолепна.

— Ну да.

— Внимательная. Понимающая.

— Ну да.

— И целуется.

— Ну да.

— Ну да.

— Но я не могу быть этим парнем.

— Почему?

— Это не в моей ДНК.

— Слабое оправдание, Маркос. Был бы я жив, пнул бы тебя под зад.

Эти слова заставили меня подумать об Уине и Ари как о едином целом. Когда мы были детьми, единым целым были я и Уин, Уин и я. В средних классах я начал встречаться с девчонками, но мы с Уином по-прежнему оставались близки. В старших классах нас уже стало трое: я, Уин и Ари. Поначалу она злилась на меня из-за того, что я не мог принять их отношения. Ари не была временной девушкой, она в корне изменила Уина. И не в худшую сторону. Рядом с ней он становился более сильным, более решительным, более целеустремленным. Занимал больше пространства. Словно его лучшие качества вдруг вытеснили все остальное и стали еще весомее. Ари действовала на Уина как усилитель.

Как только я это осознал, у меня больше не возникало с ней проблем. Она мне нравилась. Не в том смысле, в котором нравилась Уину. А как свой парень. Ари была классной.

И все же Уин. Меня жутко бесило, что человека, которого я знал настолько хорошо — даже лучше, чем собственных братьев, — могло настолько изменить присутствие рядом какого-то человека. «Я никогда не поменяюсь, — думал я. — Я знаю, кто я такой».

Ха-ха.

Я сортировал рекламные листовки, когда рядом со мной вдруг возникла мамина гекамистка. Сначала я подумал, что она пришла обвинить меня в краже шести тысяч долларов, но это был полный бред. С тех пор прошло уже больше месяца, и мама наверняка оставила ей новую порцию денег, ничего не рассказав обо мне. А потом у меня начался приступ настоящей паранойи. Мне вдруг показалось, что ей известны все мои мысли насчет Дианы, Уина и Ари и она собирается дать мне какой-нибудь мудрый гекамистский совет по этому поводу.

— Маркос Уотерс? — спросила она. Это была просто крупная пожилая леди. Немного сумасшедшая. От нее пахло сосновой хвоей и землей. Глаза ее были слегка выпучены, и ей было тяжело сфокусировать взгляд.

Я кивнул. Она взяла рекламный листок и окинула его мечтательным, голодным взглядом. Словно это было меню.

— Помочь вам что-то найти? — спросил я.

Она оглядела меня с головы до ног так, словно я тоже был рекламной листовкой.

— Весьма сожалею о твоей потере.

Все верно. Похоже, гекамистка тоже увлекалась похоронным туризмом. Любила позлорадствовать. Это выглядело примерно так: люди делали вид, будто сожалеют о случившемся, хотя на самом деле испытывали облегчение и даже немного восхищались созерцанием чужой утраты. «Как он смог это пережить? — думали они. — Теперь он совсем не такой, как мы».

— Ты был хорошим другом. (И откуда ей это знать?) Кажется, он был человеком, о котором тебе хотелось бы помнить. (Как будто у меня был выбор.) Жаль, что не всем его друзьям это под силу. (Стоп, что?!)

— О чем вы говорите?

Гекамистка закрыла рот рекламным листком, но я видел краешек ее улыбки.

— Она тебе не сказала. Ну конечно же. Забавно, забавно. Та девочка, балерина.

Теперь она едва сдерживала смех.

— Что Ари сделала? — спросил я.

— Я же тебе говорю. Имей терпение. — Она сделала вдох и укусила краешек рекламной листовки. — Что это было? Ах да. Балерина забыла Уина. Стерла из памяти. Глупо, как глупо, заклинание забвения. — Она вынула листовку изо рта, положила ее обратно на стойку и похлопала меня по руке.

Все электричество тут же покинуло мое тело.

Я едва чувствовал ее прикосновение.

А потом я остался один. Наедине с рекламными листовками. Зазвонил дверной колокольчик. Кондиционер сломался.

Я схватил металлическую стойку и швырнул на пол. Рекламные листовки рассыпались. Я обошел их и направился прямо к двери.

Мой мобильный завибрировал. Пришло очередное сообщение.

Дрожащими пальцами я нажимал на экран, набирая номер Дианы. Затем слушал гудки. Паузы между ними длились целую вечность.

Когда она ответила, я услышал на заднем фоне детские голоса.

— Алло?

— Ари заплатила гекамистке за то, чтобы та стерла Уина из ее памяти. Она больше его не помнит.

Секунду я слышал лишь детские крики. Мы оба задержали дыхание. А потом Диана выдохнула:

— Это хреново. Но я счастлива, что она наконец-то мне сказала.

— Что? Нет, она не… что ты имеешь в виду под «наконец-то мне сказала»? — Я наклонился вперед — кровь отхлынула от головы. А потом я упал на колени под ее весом. — Она тебе рассказала. Ты, ты знала?

— Несколько дней назад. Я не могла в это поверить. Я так разозлилась, Маркос. Она врала мне…

— Ты врала мне. Лгала мне в лицо. Ты заставила меня позвонить ей ради какой-то херни! — Я стоял на коленях посреди тротуара и орал. Туристы расступались в стороны, словно морские волны, стараясь обогнуть меня по широкой дуге. Воздух вокруг меня, казалось, дрожал от напряжения, буквально сочась ядом.

— Я хотела рассказать, но она пообещала…

— И ты ей поверила? После того как она все рассказала, ты поверила хоть одному ее слову?

— Маркос, мне очень жаль…

— Не звони мне больше. Ты слышишь меня в последний раз, лживая сука.

Я треснул по телефону, чтобы отключиться. Потом был еще один входящий звонок и несколько эсэмэсок. Мое сердце вытекло сквозь пальцы на тротуар. Легкие заковало в цемент. Я судорожно глотал воздух.

Едва сумев справиться с дрожью в руках, я выключил телефон.

И направился к «Свит Шоппе», где еще недавно работала Ари. Я понимал, что стоит мне увидеть ее лицо, случится что-то ужасное. Часть меня желала сделать ей больно, достать и уничтожить, заставить ее вновь почувствовать хотя бы часть той боли, которую она выбросила, словно мусор, стерев воспоминания о моем друге. Эта ярость меня пугала. Но другая часть понимала, что я проиграл. Как бы там ни было, ни к чему хорошему подобные действия привести не могли.

Я не мог ничего исправить. Это было нереально.

Мы с Уином пережили вместе множество событий, и теперь, как мне казалось, наши общие воспоминания находились в полной безопасности. И все это благодаря Ари, запустившей умственную перезагрузку. Я остался последним и единственным. Только я помнил Уина. Вся эта хрень про то, что все через это проходят, не имела никакого значения. Проходить через это предстояло мне одному. Я не мог позволить боли уйти, больше не мог оставить ее в прошлом. Не теперь, когда лишь мои воспоминания удерживали Уина от полного забвения.