Цена всех вещей - Мэгги Лерман
Шрифт:
Интервал:
Давление воздуха заметно усилилось, словно мы летели в самолете. У меня заложило уши. Стало так жарко, что рубашка прилипла к коже. Все это время мать Эхо продолжала неразборчиво завывать на диване.
— Что ты де…
— Тихо.
Я не могла оторвать глаз от яблока, которое осталось единственным пятном света в темном помещении.
Эхо наклонилась к свету. До этого момента я и не замечала, что она сняла свое любимое пальто, оставшись в футболке с длинными рукавами. Она закатала рукава, обнажая порезы от запястья и до плеча — некоторые из них казались свежими и даже не покрылись коркой.
Она взяла выщербленный каменный нож и выбрала точку. Я хотела подбежать и выбить нож у нее из руки, но не смогла пошевелиться. Делая надрез, она даже не пикнула. И не закрыла глаза. Она смотрела — и я тоже — как кровь из раны капала на хоккейную шайбу. Свет несколько раз моргнул, а затем комната осветилась багровым. Мне показалось, будто над яблоком я увидела чье-то лицо — злобное и дьявольское, а потом Эхо закричала. Я тоже закричала, зажмурив глаза и накрыв голову руками.
Когда я открыла глаза, в комнате было тихо. Только мама Эхо перестала выть. Она стояла возле кухонного стола и жевала яблоко. Эхо обмякла, голова ее лежала рядом с шайбоподобной штуковиной. Теперь, когда дом уже не казался готовым взлететь на воздух, я смогла подойти к Эхо, чтобы убедиться, что она еще дышит. Так оно и было.
Мама Эхо похлопала дочь по здоровой руке.
— Спасибо, — сказала она и легла на диван. Хруст яблока эхом разносился по комнате. Рука Эхо уже заживала, но лоб был перепачкан кровью.
Эхо гекамистка.
И ее не должно было существовать.
Все гневные обвинения, так заманчиво звучавшие в моей голове, вдруг стали совершенно бессмысленными. Эхо уже ничего не могла с этим поделать.
Я открыла и закрыла несколько шкафчиков прежде, чем нашла большую упаковку бинтов и антисептические влажные салфетки. Едва я приложила к ране салфетку, Эхо проснулась и дважды моргнула.
— Ты достала деньги? — слабым голосом сказала она, украдкой поглядывая на мать.
Прежде чем ответить, я несколько секунд сидела с отвисшей челюстью.
— Ты серьезно? Я пришла сюда, чтобы высказать свое фи, — Маркос все знает, а это значит, что скоро узнают и остальные. Я думала, ты устала ждать и рассказала ему.
Эхо ссутулилась и вся как-то съежилась.
— С чего бы мне рассказывать Маркосу? Держать все в тайне было моим единственным рычагом давления.
— Что ж, кто-то рассказал Маркосу.
— Может, он сам догадался, что ты лжешь.
— Мы с ним почти не виделись со дня похорон. У него не было возможности тестировать меня на всякие глупости об Уине.
Она резко втянула воздух так, словно я ее ущипнула. Больно.
— Ты разве не понимаешь, что это не шутки? Если ты не помнишь человека, это не значит, что он не умер.
Я потерла запястье в том месте, где болело сильнее всего.
— Я понимаю.
— Ты не можешь понимать. В том-то и загвоздка.
Она стерла кровь. На месте пореза осталась ровная линия, несмотря на то, что у камня, который Эхо до сих пор сжимала в руке, были зазубренные края.
— Это я рассказала Маркосу, — донеслось с дивана.
Мы с Эхо одновременно повернулись.
— Мама — зачем?
— Если бы ты получила деньги, ты бы меня бросила, — голос матери Эхо стал тише, она закрыла глаза. Огрызок яблока остался у нее на груди. — Я не могла этого допустить. Для моей Эхо слишком опасно выходить в мир… слишком много опасностей…
— Ты говорила с моей матерью? — спросила меня Эхо.
— Ну, — замялась я. — Да. Но… разве вы обе не шантажировали меня? Вместе?
Эхо медленно покачала головой:
— Она не хочет, чтобы я уезжала. Беспокоится обо мне. Черт.
Я попыталась сменить тему.
— Что такое?.. Я хочу сказать, ну, что с ней на самом деле стряслось?
Эхо склонилась над матерью, которая, похоже, уснула на диване, и начала бинтовать руку.
— Такое происходит, когда мы теряем членов ковена. Сначала страдает рассудок, затем наступает период боли. Внезапных, опустошительных приступов. В конце концов мы теряем способность есть, говорить и… — Она пожала плечами. — Чем больше творишь заклинаний, тем быстрее это происходит. Вот почему я до сих пор в порядке, а она так страдает. Я сотворила несколько заклинаний, чтобы притупить боль.
— Почему бы не сотворить одно-единственное заклинание и исцелиться?
Эхо покачала головой:
— Одно заклинание в таком состоянии способно ее убить. Все, что я могу, — это на время смягчить боль. Выкроить себе чуть больше времени.
— Больше времени для чего?
— Для того чтобы выбраться из города и убедить других гекамистов принять нас в ковен. И спасти ей жизнь.
— А ты не можешь просто им написать?
— Я вне закона. Меня вообще не должно существовать на этом свете. Если меня поймают, посадят всех членов ковена. Я должна переговорить с ними с глазу на глаз. Возможно, даже заплатить. Для чего, по-твоему, мне нужны деньги?
— О! — Я посмотрела на мать Эхо, спящую на диване. — Ох. Она разве не хочет найти новый ковен?
— Она боится. Что меня поймают и заберут. Боится, что я ее брошу.
— Но ты ведь действительно собираешься ее оставить.
— Будь мы обе в последние полгода в нормальном состоянии, она бы лучше понимала, зачем мне надо уехать. — Эхо махнула рукой в сторону дешевой мебели. — Люди хорошо платят за то, что мы делаем, но мама всегда прячет деньги. Говорит, что не хочет привлекать к себе внимание. Мне никогда не удавалось их найти. Я даже не уверена, что она сама помнит, где они. Так что я должна накопить денег самостоятельно.
Несколько мгновений мы сидели в тишине. До меня вдруг дошло, что все то время, пока я ходила в школу, Эхо вынуждена была сидеть в этом малюсеньком доме, невидимая для всех — до тех пор, пока у кого-то из нас не возникала нужда в ней или ее матери.
— Так, значит, ты гекамистка, — сказала я.
Эхо кивнула.
— И так было всегда? Я имею в виду, заклинания?
— Более или менее. Еда, кровь, воля. — Она повторила эти слова, точно мантру, затем откусила зубами кусок медицинского пластыря и закрепила бинт.
— А это… больно?
— Адски.
— Тогда зачем ты это делаешь?
Она уставилась на меня сквозь запачканные кровью волосы.
— Это не просто боль. Это еще и наслаждение — иметь силу. Быть частью чего-то большего, чем один человек. Чего-то прекрасного. Я поддерживаю порядок мироздания, обеспечиваю равновесие. Это приятное чувство. — Она опустила рукава рубашки, скрыв свежую перевязку. — Плюс это мой выбор. Я должна была помочь маме, прекратить ее страдания.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!