Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

Именно в стиле Растрелли мощь Российской империи приобрела адекватное выражение. Далее поэт продолжал: «Зимний дворец был для нас представителем всего отечественного, русского, нашего… В отношении историческом Зимний дворец был то же для новой нашей истории, что Кремль для нашей истории древней… Отсюда истекли все те законы и те политические изменения, кои в последнее восьмидесятилетие возвеличили, образовали, утвердили Россию и приготовили для нее великое будущее… Но сие великолепное царское жилище, ныне представляющее одни обгорелые развалины, скоро возобновится в новом блеске. Опять в великий день Светлого праздника будем, по старому обычаю, собираться на поздравление царя в той великолепной дворцовой церкви. Опять будем видеть русского царя, встречающего Новый год в светлых чартогах своих вместе с своим народом».[61]

С тех пор и началась мода на барокко. И хотя дворец Белосельских-Белозерских представляет собой наиболее выразительное сооружение необарокко в Петербурге, Строгоновы смогли среагировать на новую моду быстрее других вследствие обладания подлинным образцом стиля — самым старым фасадом на Невском проспекте. П. Садовникову помогло несколько обстоятельств, например унифицированные маски львов и подлинный цвет, обнаруженный при их снятии для копирования. Он был использован при расколеровке обоих зданий.

Проектирование велось в 1840–1841 годах, строительство в 1846–1848 годах, причем заказчик князь Э.А. Белозерский-Белосельский умер в 1846 году С восхищением отмечая, что «и теперь еще по завещанию его многие семейства получают пенсион», П.А. Плетнев писал тремя годами ранее о доме графа Александра Сергеевича и его наследниках: «Когда ныне посетите вы в С.-Петербурге этот исторический дом, где каждая картина, каждая статуя невольно перенесет воображение ваше в эпоху минувшего, столь блестящего и утешительного для души, вас встретит в нем посреди не нарушаемой тишины одинокое существо, которое, с верою предавшись Провидению, живет не столько в настоящем, сколько в прошедшем.

Это графиня Софья Владимировна Строгонова…, обращающая в подражание знаменитому свекру своему все избытки достояния на распространение общеполезных знаний между разными классами сограждан. Кроме супруга и сына, судьба у нее отняла еще и дочь (имеется в виду Ольга, умершая в 1837 г. — С.К.)…Таким образом, душою своею более принадлежа другому миру, она здесь напоминает о себе обществу только своими благотворениями да тремя дочерьми, которых ум и добрые качества увековечивают в молодом поколении память незабвенного их деда».[62]

«Душою своею более принадлежа другому миру». Эти слова, написанные за два года до смерти Строгоновой, теперь кажутся пророческими. Жара и лесные пожары — тяжелые испытание для любого человека, как все мы убедились летом 2010 года. Такие обстоятельства особенно тягостны для того, кто всю свою жизнь посвятил дереву, к их числу относится графиня Софья Владимиронва. 1842–1843-е годы оказались в России чрезвычайно жаркими. Через несколько лет после кончины графини Софьи Владимировны «Санкт-Петербургские ведомости», не описывая конкретных событий, писали о четырех пожарных случаях, нанесших такой серьезный урон хозяйству нераздельного имения, что его владелица даже отказалась содержать школу, которая всегда оставалась для нее главным детищем, но никогда не приносила дохода.

К концу правления графини С.В. Строгоновой на имении оставалось 2 496 729 руб. 44 коп. серебром долга.[63] При этом «Санкт-Петербургские ведомости» скрупулезно подсчитали расходы на школы: «В течение двадцатилетнего существования сих школ… употреблено на них 1 037 000 р. ассигнациями наличными деньгами; кроме того, в распоряжении школ было около 400 десятин пахотной и луговой земли, доход с коих в 20 лет мог простираться до 40 000 р. ассигнациями, а помещение С.-Петербургской школы по стоимости найма в течение того же времени обошлось в 140 000 р. ассигнациями, и, наконец, на обеих школах накопилось долгов до 130 000 р. ассигнациями, так что все содержание школ в продолжение 20 лет стоило Графине Строгоновой до 1 347 000 р. ассигнациями, или 348 857 р. серебром, т. е. по 19 242 р. серебром в год». Мог ли быть написан лучший некролог благотворительнице, которую остановила только стихия огня?!

Нам известно о пожарах в Марьино в 1826 и 1831 годах. И, по крайней мере, во второй раз, сопровождаясь холерой и революциями в Европе, они также стали причиной кризиса. Школу закрыли в 1844 году после того, как летом 1842 года выгорели Пермь и Усолье и 22 июля почти все село Ильинское. Ровно год спустя в 1843 году сгорела деревянная дача графини Софьи Владимировны на Выборгской стороне, построенная А. Воронихиным в 1796 году. Остальные несчастные случаи неизвестны (не исключено, что один из них произошел в Марьине), но и упомянутых достаточно, для того чтобы понять отчаяние графини, расставшейся со своим главным детищем.

Смерть графини в 1845 году послужила «сигналом» для ее наследников для прекращения строительной деятельности, которая навсегда замерла в Марьино и на десять лет остановилась в Петербурге в доме на Невском. Первый удар архитектору П.С. Садовникову, почти тридцать лет воплощавшему планы Софьи, нанесла первая владелица особого марьинского майората княгиня Аглаида Павловна Голицына, урожденная графиня Строгонова. Она приказала: «Все предложенные и начатые уже по воле покойной Графини постройки новых зданий как то: Столовую, конный двор и прочая приостановить».[64] Одновременно зодчего рассчитал граф Сергей Григорьевич, муж Натальи Павловны.

К 1840-м годам, апофеозу правления императора Николая I, дом Строгоновых на Невском, полвека тому назад представлявший собой архаику, стал образцом для подражания. В Санкт-Петербурге появилось большое число повторений более или менее близких к оригиналу, причем не только Штакеншнейдера, но и других архитекторов. Одной из первых новых построек в стиле барокко, ставшего имперским стилем в России, были собственная дача великого князя Александра Николаевича, наследника престола. Трудно сказать, отвечало ли это его художественному идеалу, но явно соотносилось с политическими задачами царствования, которому было суждено восстанавливать блеск империи после поражения в Крымской войне, ставшей Аустерлицем его поколения.

В династии Строгоновых на 1840-е годы пришелся кризис, связанный с окончанием длительного правления Софьи Владимировны, она, назначив себя руководительницей майората, как могла «тянула время» — сохраняла наследие боготворимого графа Александра Сергеевича-старшего, давая возможность возмужать и подготовиться к деятельности представителю нового поколения — графу Александру Сергеевичу-младшему (второй «строгоновский матриархат»). Прибывший на похороны графини император назначил его флигель-адъютантом. Монарх хотел приблизить к трону наследника крупнейшей российской вотчины. Хотя майорат переходил к графине Наталье Павловне, возможно, государю казалось, что время «правления» молодого офицера не за горами. К тому времени, после строительства дворца Белосельских-Белозерских, дом династии Строгоновых на Невском превратился в неофициальный бренд.