Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

Забавный волк на Парадной лестнице дома держит картуш с вензелем Павла Сергеевича

В Столовую вели четыре двери, связывавшие ее с гостиными, внутренними комнатами и Парадной лестницей, на которой стоял исполненный итальянским скульптором Виченцо Вела (1822–1891) мраморный волк, держащий картуш владельца, — оригинальная особенность дома. Вела, уроженец Швейцарии, сначала работал в качестве каменотеса при реставрации Миланского собора, в 1847 году он отправился в Рим, где мог познакомиться с Павлом Сергеевичем. Скульптор участвовал в 1848 году в войне за освобождение Италии, по окончании боевых действий жил и работал в Турине. За первым трудом, статуей «Спартак», принесшей ему премию на Парижской выставке 1855 года, последовали другие произведения, замечательные по своей жизненности и сильной передаче чувств. Такими являются, например, «Плачущая Гармония», исполненная для памятника композитору Доницетти. Композиция «Умирающий Наполеон» имела оглушительный успех на Всемирной выставке в Париже в 1867 году.

Поднявшись по Парадной лестнице Сергиевского дома, гости попадали в небольшую приемную, а затем в зал Гюбера Робера, вновь отсылающий нас в век минувший. Граф Павел Сергеевич предпочел раннего «рокального» Робера — пять овальных композиций, часть из которых находилась над дверями в виде десюдепортов, а другая располагалась на стене. У графа Александра Сергеевича была подобная серия, но затем он с ней расстался, заказав те огромные картины, что теперь украшают Белый зал Зимнего дворца, а ранее составляли содержание зала в доме на Невском.

Купольный зал, оформленный в стиле Людовика XV, являлся главной гостиной дома. Центром его был pate — особой формы диван вокруг комнатных растений.

Окна Зеленой гостиной были обращены на Моховую улицу. «Как в архитектурном отношении, так и по декоративному своему впечатлению, гостиная эта принадлежит к самым изящным в Петербурге. Здесь архитектор действительно отличился — постройка гостиной во всех ее частях и мельчайших деталях исполнена по шаблонам и рисункам, сделанным г. Монигетти в натуральную величину каждого предмета; прирожденный вкус художника и любовь к делу работали здесь заодно. Стены обиты одноцветной обюссонской тканью мутно-зеленоватого цвета, какой встречается на листьях ветлы или оливы. Двери из черного дерева, камин, обложенный порфиром различного цвета. Представьте, что все это служит только фоном или подставкой обширной коллекции художественных предметов.

Зеленая гостиная с „головой Микеланджело“

Столы, комоды и этажерки покрыты чашами, кубками и китайскими химерами, выточенными из горного хрусталя, нефрита или агата — древними китайскими вазами, редкими по форме или краскам миниатюрами, часами и табакерками всех возможных типов и стилей, флаконами, медальонами и стеклянными сосудами рубинового цвета, обделанными в золото, серебро и бронзу, чеканенную с ювелирной точностью, множеством предметов из кости, дерева, японского лака и т. д. и т. д.». Эти строки были написаны в 1875 году известным писателем, знатоком искусств и коллекционером Дмитрием Васильевичем Григоровичем (1822–1900), который, как мы увидим впоследствии, обладал также талантом рисовальщика.

В начале 1860-х годов писатель приехал в столицу «искать места, которое не мешало бы… продолжать литературные занятия». С.А. Гедеонов, сын бывшего директора императорских театров и директор Эрмитажа, пообещал просителю место секретаря музея, но поставил условие: соискатель «должен был сделать описание всех отделений Эрмитажа в такой форме, чтоб оно могло служить руководством для посетителей». Такую работу Григорович с блеском исполнил, найдя для себя новую стезю. В 1864 году он сочинил «Прогулку по Эрмитажу». На следующий год в свет вышло и другое издание писателя «Новые приобретения Эрмитажа. „Мадонна“ Люнардо да Винчи. „Суд Аполлона над Мараем“ Корреджио».

Поскольку желаемого места писатель не получил (Гедеонов отдал его какому-то своему родственнику), в 1864 году Дмитрий Васильевич оказался на посту секретаря Общества поощрения художников. Он оставался на нем в течение двадцати лет, блестяще проявив свои организаторские способности. Судя по всему, важнейшую роль в назначении Григоровича сыграло покровительство графа Павла Сергеевича, которому писатель однажды признался: «С тех пор как я познакомился с Вами, я часто и совершенно невольно обращался к Вам мысленно, каждый раз, как получал какое-нибудь сладкое художественное наслаждение. Это делалось очень просто, само собою, в уверенности в искреннею и горячую любовь Вашу к предмету художества — столь мне близкому и дорогому».[65] Одна из следующих глав будет посвящена сотрудничеству Строгонова и Григоровича в ОПХ. В очередной раз продолжим знакомство с домом, следуя тексту писателя и рассматривая попутно акварели Жюля Мейблюма и фотографии Джованни Бианки.

Не унаследовав дом прадеда и получив только имя его сына, граф Павел Сергеевич попытался создать нечто достойное невскому дому рода, дать начало новой меценатской ветви Строгоновых. Трудно заподозрить его в прямом копировании (лишь салон Гюбера Робера смотрится цитатой), получился новый, соответствующий духу времени, вариант.

Собрания графа Павла Сергеевича были вписаны в исключительные по красоте интерьеры. В настоящее время они подобны потрепанным декорациям долго гастролировавшего театра. Столетием ранее, когда предметы и люди находились на своих местах, все было гармонично, давало наслаждение глазу и пищу для ума. Как все устроилось (и как все можно было бы восстановить при известных условиях), мы можем понять только благодаря заботе владельца о фиксации видов фасадов и самых значительных залов замечательного памятника.

Можно предположить, что феномен здания на Сергиевской стал результатом уникального сотрудничества давным-давно знакомых друг другу просвещенного заказчика-коллекционера, архитектора и писателя. На долю Д.В. Григоровича выпало сочинение некоего «мифа дома». Ведь именно он сообщил читателям «Пчелы», что «по мере того как собрание росло и предметы умножались, приходила мысль об устройстве дома для их помещения, дом устроился в виду расположения в нем купленных вещей… каждой вещи предназначался заранее уютный угол, каждая стена и окно выводились с целью выгодной установки и освещения. И вещи и дом вяжутся, следовательно, в одно неразрывное целое, представляют одну живописную гармоническую картину».[66] «Предметы искусства приобретались лично настоящим владельцем и каждая вещь занимала в доме свое строго определенное место», — писал Григорович в другом месте.[67] По моим сведениям, дело обстояло не совсем так (значительная часть живописи пробреталась позже), но сказано красиво и убедительно.