Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

нукеры главного хана налетели с плетками на беззащитную толпу. Вот и Омар на коне появился. В руках пистолет, и взгляд злой направлен на Аталыка. Толпа кинулась на него, выбила из рук пистолет и оттеснила.

— Попробуй, ишан, только задень Аталыка! — грозили ему.

— С каких это пор начали поднимать руку на почтенных старцев?!

Потасовку тотчас пресек старый Ахун. Взобравшись на холм к Аталыку, сгорбленный и худой, в белой чалме и таком же халате, он возвел руки к небу, сказал несколько торопливых слов, обращенных к аллаху, и попросил:

— Не кощунствуйте, люди, не смейте гневить всевышнего! Перед лицом смерти все равны! Только вера в аллаха и его благие начертания могут дать нам единство и победу над капырами! Расходитесь, люди, и поскорее беритесь за оружие! Мамед Аталык, вам тоже надлежит уйти, чтобы успокоились ваши люди.

— Ладно, Ахун, — сказал Аталык. — Не буду с тобой спорить! Но и ты, как и твои хозяева ханы, служишь англичанам. Твои слова о вере — всего лишь ладонь, закрывающая солнце, а солнце спрятать нельзя. Истина засияет всеми лучами.

С этими словами хан Мамед Аталык сошел с холма и затерялся в толпе. Гордый уход его, однако, не погасил пыл Ахуна. Старец услужливо пропустил к себе ишана, затем появился английский ставленник Аббас. Властно подняв руку, он цепким взглядом обвел собравшихся и прокричал:

— Люди, опомнитесь и ничего не бойтесь! Именем аллаха клянусь вам, что английские отряды и войска шахиншаха уже вышли из Мерва и приближаются к Ахалу!

Вновь у холма начались перебранка и крики. Одни кричали, чтобы английский холуй убирался прочь, другие приветствовали его. Все разбежались, когда за стенами крепости вновь загремели царские пушки…

Ночью Ахун пришел к Аталыку и застал у него Оразмамеда. Ахун топтался у входа, осматривая убранство кибитки, пока его не пригласили сесть.

— Слышал, дорогой Аталык, и вас постигло несчастье? — сказал Ахун.

— Да, святой Ахун, сегодня мы тоже схоронили своего человека. Пусть земля ему будет пухом.

— Поистине капыры свирепы, как дикие кабаны, — сказал Ахун с ожесточением. — Святой долг каждого мусульманина убить хотя бы одного из них. Мы должны отплатить за пролитую кровь. Аталык и ты, Оразмамед, — вкрадчиво попросил Ахун, — не пора ли одуматься и пойти к Махтумкули с повинной? Если вы этого не сделаете, вам придется держать ответ перед аллахом.

— Отвечать будут те, кто вверг свой народ в бедствия, — невозмутимо сказал Аталык.

— Ответят за гибель дехкан английские слуги: Махтумкули и ишан, — прибавил к сказанному Оразмамед.

Аталык вздохнул и проговорил, усмехнувшись:

— Жаль Тыкму… Он, как оскорбленный козел, крутится возле вас, а до истины докопаться не может.

— Вы неисправимы в своей глупости, — расстроенно произнес Ахун. — Но запомните, вы оба поплатитесь за свое упрямство!

— Не торопитесь, святой Ахун, с приговором: Судный день еще не наступил, — успокоил его Аталык.

— Я ухожу, но я еще вернусь! — пригрозил Ахун.

— Приходите, пиалка чая для вас всегда найдется.

XIII

С Каспия беспрерывно шли войска. Задерживаясь на день-другой в баминском укреплении, они отправлялись в Геок-Тепе. К ротам и сотням пристраивались маркитанты. Их повозки с нехитрыми, но всегда необходимыми товарами тянулись сзади армейских подразделений.

Но, несмотря на людскую текучесть, Вами рос и благоустраивался. Появились улицы. На них громоздились продовольственные и товарные склады, солдатские бараки и бараки вольно-определяющейся публики. В одном из бараков разместился госпиталь. Студитский принял его за месяц до выхода скобелевского отряда под Геок-Тепе. Тогда же он, помня рассказ Оразмамед-хана о том, что живущие восточнее геоктепинской крепости туркмены настроены очень хорошо к русским, посетил с небольшой охраной некоторые аулы. Встретили его действительно мирно. Долго и охотно расспрашивали о России, о жизни русских и заверили, что безмеинские, асхабадские и анауские туркмены, загнанные в крепость силой, при первом удобном случае перейдут к русским. По приезде Студитский сообщил об этом Скобелеву, но генерал лишь посмеялся над доктором. Капитан попросил Милютину и Шаховского, отъезжавших со Скобелевым в Геок-Тепе, раненым туркменам оказывать такую же помощь, как и русским солдатам. Оба его поддержали…

Бои у стен крепости уже шли. Студитский об этом знал. Но раненые с передовой позиции пока что не прибывали. В госпитале на день-другой задерживались солдаты, идущие в ротах со стороны Каспия, с травмами, истощением. Подлечившись, уходили дальше — в окопы.

Студитский жил в юламейке рядом с госпитальным бараком. Когда похолодало, он утеплил ее войлоком, поставил железную печку и поверх кошм постелил огромный текинский ковер, подаренный ему Худайберды-ханом.

Едва наступал вечер и загорался в юламейке доктора огонек, шли к нему люди: за лекарством, за советом, просто посидеть поговорить за пиалкой чая. Доктор принимал всех. А когда разнесся слух, что у доктора живет хан Кизыл-Арвата, начали заходить к нему и туркмены из окрестных сел. Чаще всего заезжали нохурцы — большеглазые, с черными вьющимися волосами. Садились, интересовались обстановкой в Геок-Тепе, рассказывали о том, что происходит в Хорасане. Вести приносили противоречивые. Одни говорили: персы приветствуют Скобелева и желают ему победы. Другие — наоборот: „Если Скобелев победит текинцев, установит границу и запретит аламаны[25], то тогда персам нечего делать будет“.

Но вот вернулся из Хорасана начальник штаба полковник Гродеков. Вновь пошел разговор об англичанах. О’Донован и полковник Стюарт живут у курдского ильхани и подговаривают его сорвать скобелевскую осаду крепости. Перед отъездом в Геок-Тепе Гродеков пригласил на ужин коменданта Верещагина и доктора Студитского.

Лысый, в пенсне, с конусообразной бородкой, к тому же изнуренный путешествиями по Хорасану, Гродеков выглядел гораздо старше своих лет. Пил только шампанское и ел, подоткнув салфетку под воротник.

— Хитры, анафемы, ужасно хитры, — говорил он, быстро пережевывая пищу. — Приезжаю к этому ильхани Шудже, говорю ему о муке и пшенице, а он: „Ах, дорогой полковник, сколько живу на свете — никогда не имел хорошей люстры“. Дал ему на люстру тысячу. Прошло дней этак десять, запросил на ландо. Видите ли, у всех князей в Европе желтые коляски, а у него нет. Выложил еще две с половиной. И что вы думаете, господа! Спрашиваю его, перед тем как ехать сюда: „Шуджа, поможешь Скобелеву в осаде?“ А он отвечает с цинизмом: „Ай, полковник, еще неизвестно, кто победит. Если Скобелев победит — Скобелеву поможем, если Махтумкули окажется сильнее — ему поможем“. Вот ведь какой политик… Ну, а что вы, доктор? — спросил тут же у Студитского. — Так и не помирились с командующим? Так и преследует он вас за связи с текинцами?

Капитан усмехнулся:

— Неужели и вы всерьез придаете значение этому делу?

— Пожалуй, нет, —