Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

отозвался Гродеков. — Но в нынешней обстановке нужно быть особенно осторожным.

— Всякая осторожность — проявление трусости, — сказал Студитский. — А трусость никогда не вела к дружбе. Доверие, только доверие — вот что соединяет в дружбе людские сердца. Скобелев никому не доверяет, даже самому себе. Разве нельзя было обойтись без кровопролития? Можно, господин полковник. Шумим о Геок-Тепе на весь мир, говорим о ней как о какой-то сверхъестественной крепости. А эта крепость — всего-то глиняные стены, да и в крепости старики да дети. Джигитов в ней тысяч десять, не больше… Геок-Тепе — далеко не вся Туркмения, господин полковник. Геок-Тепе всего лишь небольшая кочка на пути развивающейся и крепнущей дружбы между русскими и туркменами. Нельзя смотреть на эту крепость как на всю Туркмению. Преобладающее большинство туркмен уже вошли в состав России добровольно. Живут под ее эгидой иомуды, гоклены, эрсаринцы. Все живущие по берегам Каспия и Амударьи, в горах по персидской границе ладят с нами. Геок-Тепе — одна пятидесятая часть всей Туркмении. Словом, кочка на пути к миру и прогрессу. Неужто нельзя обойтись без войны? Да можно же, только Скобелев не хочет этого. Ему нужна громкая слава, а не мирные переговоры.

— Переговоры — самая долгая канитель, капитан. Знаете, сколько пудов хлеба ежедневно пожирает скобелевский отряд? — строго сказал Гродеков. — Не знаете? Ну так я доложу вам, добрейший человек. Если через три месяца крепость текинцев не будет взята, то отряд помрет с голода. Не хватит ему ни того, что есть, ни того, что я заготовил в Хорасане.

— Голода можно избежать, — сказал спокойно Студитский. — Необходимо найти мир с текинцами и дать им возможность заняться огородами и полем.

— Дорогой доктор, у нашего разговора нет конца, — отмахнулся начальник штаба. — Да и текинцы… Вы же знаете, чтомы послали им два ультиматума и не получили ни одного положительного ответа.

— Ошибка в том, что посылали ультиматум. Надо вести переговоры с текинцами на равных условиях. Все мы люди, все мы человеки, господин полковник. У меня к вам просьба. Приедете в Геок-Тепе, скажите Скобелеву, что капитан берется добиться мира с текинцами.

— Каким образом? — полюбопытствовал Гродеков.

— Я отправлюсь к ним в крепость один.

— Ну, знаете, голубчик, — пожал плечами начальник штаба. — Я положительно отказываюсь понимать вас. Вы прямо-таки маньяк в своей мирной ориентации. Немудрено, что Скобелев заподозрил нас в предательстве.

— А все-таки, господин полковник? Напомните обо мне командующему.

— Хорошо, но мне жаль, доктор. Вы можете окончательно потерять доверие.

Утром Гродеков отправился в Геок-Тепе. Капитан передал с ним письма, присланные графине из Петербурга. Несколько слов написал от себя.

XIV

В один из декабрьских дней гелиографисты с холма просигналили Скобелеву о приближении большого отряда с севера. Скобелев с офицерами штаба поднялся на командный пункт, приложился к биноклю. Увидел на горизонте стелющуюся пыль и солдат с пушками в верблюжьих упряжках. Отряд был огромен и продвигался уверенно, не страшась никого.

— Объявите тревогу, полковник, — сказал командующий Гродекову. — Вероятно, англичане.

Понеслись команды по цепи переднего края. Жерла орудий повернулись в сторону Каракумов.

На стенах Денгли-Тепе появились защитники крепости, замахали тельпеками, приветствуя приближение „англичан“. Вскоре, однако, текинцы ушли со стен, а в скобелевском лагере солдаты закричали „ура!“: им объявили, что пришел на помощь отряд Туркестанских стрелков. Скобелев распорядился, чтобы гелиографисты передали командиру отряда: вести солдат к восточному фасу крепости и расположиться лагерем. Тотчас командующий велел идти на соединение с туркестапцами ротам Апшеронского и Ахалцыхского полков.

Пока шло передвижение рот, из крепости не было произведено ни одного выстрела: вероятно, главный хан Ахала и ишан, обманувшись в англичанах, сникли и не успели ничего предпринять. Туркестанские стрелки, соединившись со скобелевскими ротами, остановились в полуверсте от восточной стены и тотчас принялись снимать вьюки с верблюдов и ставить юламейки. Скобелев, в сопровождении штабистов и охраны казаков, поспешил к туркестанцам. Издали он узнал в числе приехавших офицеров полковника Куропаткина — командира отряда, своего старого соратника по Балканскому походу. Подъехав к нему, молодецки спрыгнул наземь.

— Куропаткин! Вот не ожидал, признаться! Просил тебя у Милютина, но не думал встретить, ей-богу!

— А я твои усы и бородищу оттуда, из песков еще, угадал! — щурясь с хитрецой, принялся шутить Куропаткин, обнимая соратника. — Думал, не свижусь с тобой, развела нас судьба, ан аллах помог встретиться. Эх, как долго дружба наша тянется. Почитай, с самого Коканда. Помнишь, как Махрам брали?

— Помню. Алексей Николаевич, еще бы не помнить.

— А алтайскую царицу Курбан-джан не забыл?

— Помню, друг мой, все помню, — похлопывая по плечам Куропаткина, отзывался Скобелев. — Думаю, и она нас с тобой вспоминает…

Было это лет шесть назад. Летом из Ферганы в горы Куропаткин повел экспедиционный отряд, и в пути на него напали киргизы. С трудом отбили казаки своего командира и отправились за помощью к Скобелеву. Тот поднял отряд, двинулся в горы и пленил предводительницу горцев. Хотел было везти ее в Коканд, но Куропаткин отсоветовал: „Ну зачем же, Михаил Дмитриевич? Сия дама и так поняла, сколь велика мощь России. Не лучше ли ее расположить к себе? Подари ей что-либо на память, добро, оно долго помнится“. Скобелев собственноручно надел на Курбан-джан парчовый халат, пожелал ей долгих лет жизни и службы на благо киргизского народа, и с тех пор ни разу люди Курбан-джан не тревожили русских казаков… Сейчас, вспомнив о Курбан-джан, Скобелев почувствовал в себе некую неловкость: „Узнает Куропаткин о том, как я туркмен "жалую", тоже небось советы подавать станет".

Куропаткин вспомнил о третьем штурме Плевны, о контузии Скобелева, о своем тяжелом ранении на перевале, после которого его отправили в тыл, спросил:

— Кто же был после меня у тебя начальником штаба?

— Келлера я тогда назначил, — отозвался Скобелев. — Неплохой офицер.

— А здесь кто?

— Полковник Гродеков, прекрасной души человек, — охотно сообщил Скобелев и кивнул на крепость: — Видал орешек? Никак раскусить не можем.

— Пушками небось хотите взять?

— Нет, полковник. — вздохнул Скобелев. — Пушками не дают: жертв слишком много. И не столько даже жертв, сколько криков посторонних. Все туркмен жалеют. И ее сиятельство Милютина, и медики, и офицеры многие, не говоря уж об англичанах. Какой-то их писака, Чарльз Марвин, разразился журнальной статейкой о моих жестокостях. А где они, жестокости-то? Плевну штурмовали — стен в дыму не было видно, а тут решили с помощью бикфордова шнура взять осажденных.

— Только так, и не иначе, Михаил Дмитрич, только так, — уверенно заявил Куропаткин и пошел с командующим в поставленную кибитку.

Войдя, он сбросил пропыленный полушубок, расстегнул пуговицы на кителе. Солдаты