Ашхабадский вор - Александр Бушков

– Хан Неджметдин, – все-таки старшой не нашелничего зазорного в том, чтобы назвать имя хозяина.

Джумагуль наклонилась к Карташу и прошептала не то чтобыиспуганно, но интонации в ее голосе заставили Алексея похолодеть:

– Это вождь одного из кочевых племен. Миф, легенда.Никто не видел его… а если и видел, то уже никому не смог рассказать об этом…

– А теперь вы должны отдать нам оружие и ехать снами, – потребовал главарь.

– Мы поедем с вами, – смиренно сказалКарташ, – но оружие не отдадим. Пока мы с оружием, у вас не появитсяжелания ничего выпытывать у нас, как предлагал твой человек. Если выпопытаетесь отнять оружие силой, мы начнем стрелять. Мы погибнем, но и выостанетесь без товара.

Старшой покачал головой. И – почему-то так подумалосьКарташу – усмехнулся под повязкой.

– Таких, как ты, русский, у нас зовут яланчы. На вашязык это можно перевести как «пройдоха, ловкач, увертливый человек». Если тыостанешься жив и мне придется за чем-то обращаться к тебе, я так и буду зватьтебя: яланчы...

Повинуясь приказу предводителя, двое кочевников спороускакали вперед – не иначе, чтобы предупредить хана о случившемся и скоромприбытии гостей, еще двое двинулись обратно, к городу – наверняка чтобыпроверить искренность означенных гостей, а заодно и постараться отыскать товар.

Оружие у пленников все-таки не отобрали и даже не сталисвязывать, что было добрым знаком: по крайней мере, расправа отложена нанекоторое время, за которое, глядишь, что-нибудь да произойдет. Например,появятся правительственные войска, конкурирующее племя, талибы, Хоттабыч наковре-самолете, черт в ступе – короче, завяжется перестрелка, начнетсясуматоха, а в суматохе всякое может случиться… Однако ничего не происходило,сколько Алексей Карташ, трясясь на жестком и потном лошадином хребту позадиодного из бедуинов и цепко держась за его бока, не всматривался в однообразиеокружающих их Каракум. Быстрым аллюром кони цепочкой огибали барханы, взлеталина гребни песчаных хребтов, поднимая тучи песчаной пыли соскальзывали враспадки между ними и уносили четверых беглецов все дальше и дальше от мертвогогорода, в самое сердце пустыни. Смена транспорта и манеры движенияположительным образом на самочувствии отнюдь не сказались: спина и задница ужене ныли и даже не болели – спина и задница вообще потеряли всякуючувствительность, одеревенели и атрофировались. Бедная Машка, ей, наверное, ещеболее паршиво… Но что он мог поделать? Сверзиться с коника вместе с бедуином,наглотаться песку, ткнуть стволом ему в бок и… И что? Требовать встречи сроссийским консулом? Везти их немедленно к Дангатару? Щас тебе. Шмальнут вспину – и дальше поскачут, делов-то…

Цели путешествия они достигли к вечеру, когда Алексейокончательно утвердился во мнении, что эта гонка в никуда через пески не закончитсяникогда. Они поднялись на очередную из бесконечного числа песчаных гряд и вдругостановились на ее пологой вершине. Лошадки прядали ушами и возбужденнопофыркивали, почуяв близость роздыха.

Красиво это было, что ни говори, хотя ничего этакогов открывшейсяим картине не наблюдалось. На относительно ровном участке пустыни площадью сквадратный километр, залитый красным светом садящегося солнца, раскинулсялагерь пустынных бродяг – или как это правильно у них называется, стойбище,кочевье? – около пятидесяти шатров, над которыми вьются струйки дыма,между шатрами по своим кочевничьим делам снуют люди, брехают собаки, горяткостры… Пустынная пастораль, одним словом. Отряд спустился вниз, тут жеподбежали чумазые мальчишки в рванье, подозрительно напоминающие цыганят,перехватили поводья и, бросая на четырех мушкетеров откровенно любопытствующиевзгляды, перебрасываясь отрывистыми фразами, несомненно, напрямую касающимисяих внешности, повели лошадок в глубь лагеря. Женщины поднимали головы отисходящих паром котлов и провожали незнакомцев хмурым взглядом.

Спешились наконец – возле грязно-зеленого шатра,расположенного в центре стойбища, который вовсе даже шатром не был, а являлсяармейской походной палаткой производства США, и не самой устаревшей модели, насколькоразумел Карташ. Старшой на мгновенье сунул голову за полог, сказал что-то ивынырнул обратно.

– Ты, – его палец указал на Алексея. – Ханбудет говорить с тобой. Остальные будут ждать.

– Но… – начал было Алексей.

– Хан будет говорить с тобой, – жестко перебилпредводитель отряда, откидывая полог. – С твоими друзьями ничего неслучится. Пока не закончится беседа. Отдай оружие и заходи.

Карташ посмотрел на спутников, пожал плечами, скинул с плечаавтомат, вынул из-за пояса «глок» и, мысленно перекрестившись, шагнул внутрьпалатки.

Пятнадцатое арп-арслана 200* года, 22.32

Мифический хан Неджметдин оказался невысоким, но плотносбитым азиатом лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной бородкой, разделеннымина прямой пробор черными волосами и глазами такой небесной, прозрачнойголубизны, что иные фотомодели отдали бы за них все свое состояние. КогдаКарташ вошел в «шатер», хан грел руки над жаровней, каковая являлась здесьединственным источником света и тепла. И вообще, американский дух былскрупулезно из палатки изгнан: все технические достижения штатовской военноймысли, призванные облегчить солдатику житье-бытье в условиях пустыни – типаобогревателя, походной плитки, гамаков и светильников, были безжалостно выдраныс корнем, зато приподнятый над землей пол устилали в беспорядке набросанныековры, пледы, кошмы и шелковые подушки, повсюду стояли чаши, вазы, блюда смясом и фруктами. Не оборачиваясь, хан сказал на чистейшем русском:

– Мир тебе, путник.

– Мир и вам, повелитель Неджметдин, – вежливосказал Карташ. Поколебался и добавил нерешительно, пока еще не представляясебе, как строить беседу с этим царем бедуинов: – Я Алексей, из России. Двоемоих друзей – девушка с короткими волосами и блондин – мои друзья. К тому, чтопроизошло в Уч-Захмете, они не имеют никакого отношения…

Хан обернулся, поморщился. Облачен он был в роскошныйшелковый халат до колен на манер китайского, расшитый желтыми драконами.

– Я буду звать тебя так, как окрестил мой помощник:Яланчы. А ты можешь называть меня Недж. Неджметдин – слишком коряво длярусского языка, а повелитель – слишком выспренно, – он отошел от жаровни,сел по-турецки на подушки, отщипнул виноградину от кисти (глухо брякнул о крайблюда большой безвкусный перстень), задумчиво кинул в рот.

«А ведь он не туркмен, – вдруг понял Карташ. –Мусульманин – наверняка, но не туркмен… Кто же тогда? И как это нам поможет?»

– Садись, путник, в ногах правды нет. Если хочешь есть– ешь, если хочешь пить – пей. И ничего не бойся. Пока ты в моем доме, ты мойгость. Ты мой гость, пока я не решу, как с вами поступить… А решение, долженсказать, принять непросто. Садись и расскажи все сначала, что произошло вУч-Захмете.