Созидательный реванш - Юрий Поляков

— Предвидели не только они, но и мы, поколение, шедшее вслед за ними. Когда я писал повесть «ЧП районного масштаба», я думал, что пишу о загнивающем комсомоле, а оказалось, что это о внутриутробном развитии новых хозяев жизни. Старшее поколение острее, чем мы, чувствовало, что дело идет к жесточайшему кризису. Это были пассионарии, вынесшие на себе войну. У меня, кстати, кандидатская диссертация по фронтовой поэзии, я дружил с поэтами-фронтовиками, они ко мне очень хорошо относились. Я написал книжку о поэте Георгии Суворове, который погиб, когда освобождали Эстонию. Его очень ценили Тихонов и Наровчатов, считали новым Гумилевым. Он был классический пассионарий из Сибири, стремительно набирал интеллектуальный потенциал — за два-три года вырос в хорошего поэта. Именно такие офицеры, как он, были победителями. А сейчас смотришь фильм «Штрафбат» и видишь капитана, который то ли обкурился, то ли ширнулся, то ли в принципе утратил смысл жизни, говорит убитым голосом — и весь он какой-то перекособоченный. Да какой бы штрафбатник подчинялся такому? Все эти командиры, выигравшие войну, были здоровяки, грудь колесом.

— А не выбила ли война этих людей?

— Дело в том, что на войне часто выживали именно пассионарии, люди здоровые — не в последнюю очередь я имею в виду душевное здоровье, — которые могли в считаные секунды принять правильное решение. Такие не ломались. Мы сегодня плохо себе представляем, что такое настоящая война. Есть знаменитая история про поэта Луговского, который всю жизнь писал стихи о войне: «Начинаем песню о ветре, о ветре, обутом в солдатские гетры…» Ну так вот, попал он впервые на фронт, и с ним случился конфуз — началась жуткая истерика. Его отправили в Ташкент от греха. Он был любимцем Сталина, но после этого случая Сталин сказал: «Уберите его, видеть его не хочу». Когда на смену фронтовикам пришло новое циничное поколение, им было страшно обидно. И если они видели, что решения принимаются не в интересах державы, а в интересах какого-то ведомства или какого-то отдельного чиновника, то боролись с этим. Об этом — их литература. «Пожар» Распутина — это тоже предсказание.

— Вопрос, который как фантомная боль: тысяча девятьсот девяносто первый год, распад СССР. В чем причина, почему это случилось?

— Примерно в том же — никто не захотел взять на себя ответственность. У меня состоялся очень интересный разговор с маршалом Язовым где-то году, наверное, в девяносто четвертом — девяносто пятом. В газете «Мир новостей» организовали пресс-конференцию, посвященную армии, и мы оба на ней присутствовали. Он меня тогда упрекнул: мол, ваше поколение не уважает фронтовиков, ничего не знает. Я говорю: «Прочтите любую строчку фронтового поэта, с любого места я подхвачу». Он читает: «Когда на смерть идут поэты…» — я подхватываю. Он читает еще чего-то, я опять подхватываю. Он удивился: «Откуда вы знаете?» Я объяснил, что написал об этом диссертацию.

— То есть Язов хорошо знал поэзию?

— Да, фронтовую поэзию он знал очень хорошо. Язов удивился и решил узнать, с кем же он говорит. Выяснилось, что я и есть тот Поляков, который написал «Сто дней до приказа». И тут Язов изменился в лице, стал совершенно зеленым и говорит мне: «Вот из-за таких, как вы, развалился великий Советский Союз». Я ответил: «Моя профессия — писать правду. Мой гражданский долг — рассказать о том, что я увидел, когда попал в армию. А ваш гражданский долг заключался в том, чтобы предотвратить распад Советского Союза. У вас в руках была вся мощь Советской армии, вы могли, более того — по Конституции обязаны были ввести военное положение и навести порядок. Почему же вы, фронтовик, этого не сделали?» Он сначала растерялся, а потом у него сделалось такое выражение лица, что я понял: это главная мука его жизни. Он понимает, что был единственным, кто мог спасти страну, но на это не решился. По какой причине? Очевидно, не хотел брать на себя ответственность, рисковать. Ведь до этого два с половиной, если не три года население оболванивали антигосударственной риторикой.

— Приказ-то могли и не исполнить…

— Могли, но все-таки плебисцит показал, что тех, кто проголосовал за СССР, было больше. Язов сказал: «Советский Союз невозможно было сохранить». Я возразил: «От вас этого и не требовалось. Вы должны были обеспечить передышку для того, чтобы он даже если и распался, то с минимальными потерями для России. А получилось так, что хуже быть не может, растащили все. Вы должны были обеспечить переговоры с Прибалтикой о Клайпеде, о гарантиях нашим пенсионерам, о гражданстве, о станции Скрунде, должны были обговорить с Казахстаном проблему Байконура». Пусть бы он лучше не знал фронтовую поэзию, но в этой ситуации поступил как фронтовик. Но, видимо, люди, которые тогда оказались на руководящих постах, не в состоянии были принимать решения, они не использовали еще имевшийся резерв для того, чтобы обеспечить России геополитические преимущества, хотя и обязаны были это сделать.

— Тема «Если завтра война» актуальна сейчас для России?

— Если и не актуальна, то, по крайней мере, не выглядит как надуманная. Если бы за идеологию отвечал я, то просто, что называется, руки бы отбивал за фильмы, после которых возникает ощущение, что мы вели несправедливую войну, или за издание книг, в которых дегероизируется наша история. Вот недавно вышла книга американского исследователя об Александре Невском, где доказывается, что он не был великим полководцем, поскольку Ледовое побоище — не что иное, как мелкая стычка. Мы писали о ней в «Литературной газете». Все это расшатывает наши национальные устои. Бодрость национального духа порождается победами, а не провалами. Если бы американцы каждый день вспоминали о том, сколько они замучили индейцев и негров, сколько земли незаконно отобрали у Мексики, что бы с ними было? А в России именно этим и занимались.

Недавно вышел фильм «Мы из будущего». Он, на мой взгляд, интересен даже не своими художественными достоинствами, а тем, что возвращает целокупный взгляд на войну и понимание того, что это было героическое событие. А ведь часто нас потчуют абсолютным враньем. Много лет назад в статье я ввел еще один термин — «ратное сознание». Воспитать такое сознание невозможно, не опираясь на героическое прошлое.

Сейчас армию худо-бедно подтягивают, но что получится из годовой службы, не знаю. Я и сам служил год после института в группе советских войск в Германии. Сейчас на территории этой части музей советской оккупации, между прочим. Я с удивлением узнал, что, оказывается, был оккупантом. Так вот, когда на год приходил солдат с высшим образованием, его сажали писарем, отправляли в клуб или ставили на должность, которая не требовала специальной длительной подготовки. Офицеры понимали, что за год ничему научить нельзя. Я был заряжающий с грунта, от меня требовалось открыть такой ящик, вынуть из него снаряд весом шестьдесят килограммов, положить его на транспортер, а затем дослать туда гильзу. Все. Я, конечно, понимаю, что каждый солдат хочет служить поменьше, но если рассматривать эту проблему с государственной точки зрения, то становится ясно, что год срочной службы — это недостаточно.

С другой стороны, об армейской службе пусть думают люди, которые в этом разбираются. А я, как гуманитарий, специалист по духовному состоянию общества, хочу сказать, что на нем отрицательно отразилось то, что почти двадцать лет у молодежи формируется негативный образ Родины. Например, на РЕН-ТВ с утра до вечера идут фильмы, в которых американцы замечательные, а мы идиоты, и они нас все время лупят.