Улей - Соня Фрейм

– Ага.

– Они, должно быть, умерли, – попробовал предположить он. – Старуха скончалась своей смертью, а Мать убила Королева.

– Ты придумал им щадящий конец, – хмыкнула Фидель. – Обе живы. Старуху на самом деле звать Клара Степанчук, она с Украины, там и жила до тех пор, пока не вышла замуж и не стала Клариссой Процманн. По-моему, она обитает где-то неподалеку от вас. Я не в курсе. Не слежу за ней.

– В любом случае я ее не знаю, – пожал плечами Саид. – А кто же Мать?

Тонкие складки в уголках четко очерченных губ Фидель обозначились глубже, и ее лицо приобрело потустороннюю чертовщинку.

– А Мать – это ваша ненавистная Мирра Василакис, урожденная гречанка, но жила она, по-моему, везде, кроме Греции.

Саид вытаращился, переваривая информацию.

– Нико уже в курсе?

– Да, он видел тот же сон.

Они снова замолчали. По идее, Саид должен был сейчас спрашивать дальше (такая ведь новость!), но почему-то он думал о том, что Фидель пугающе красива, хотя не совсем в традиционном смысле. Что-то было в этой углубленной переносице и вздернутом подбородке.

– Что ты смотришь на меня? – нахально спросила она. – Нравлюсь?

– Нет. В смысле, не смотрю.

– Ну, за просмотр денег не берут.

– Значит, ты – последняя из шабаша, – проигнорировал Саид ее ехидную реплику. – И если все персонажи этой истории реальны, то что с Королевой?

Фидель плавно подалась вперед, приближаясь к Саиду с устрашающей бесшумной грацией.

– А Королева там, – почти беззвучно ответила она, – в тюрьме «Прометей». И не только она. Мирра наловчилась собирать богов, как бабочек для коллекции. Она поймала каждого, кто пришел за своей царицей, и заковала в железо. Но Нико и этот ваш вождь краснокожих выпустили всех, кроме главной пленницы.

Он видел вокруг ее глаз мелкую россыпь веснушек. Запах отцветших роз наполнил пространство вокруг и только крепчал от ее присутствия…

– И нам, ребята, надо туда пробраться и освободить ее. Вообще-то, я могла бы сделать это сама. Но мы удачно друг на друга напоролись. Я беру вас в команду. Вам ведь тоже надо в это змеиное гнездо.

– Зачем нам туда? – спросил Саид, болезненно нахмурившись. – Мы собирались накрыть тюрьму дистанционно.

– Да? А я думала, что вы хотите спасти вашего придурочного вожака, – скептически свела она брови и плавно вернулась на свое место.

Теперь настала очередь Саида состроить озадаченное лицо.

– Винсент умер. Его убила ваша Мирра Василакис. Можно сказать, что мы с Нико – жалкая команда отмщения.

Фидель присела, глядя на Саида и одновременно сквозь него.

– Умер? Так вы думаете? – Она обвела комнату отрешенным взглядом и покачала головой. – Тогда вы ошиблись, мстители. Он жил в этом помещении. Здесь все напитано его энергией: безумной, слегка отчаянной и одинокой. Тот, кто умирает, перерождается в новом обличье. Его вещи словно мертвеют… А здесь все живет, дышит… как и он сам. – Взор Фидель сделал круг и вернулся к Саиду. – Винсент жив. Я чувствую его. Но он остался там, в тюрьме богов. И лучше бы вам его забрать.

У каждого свой крест.

Даже у неверующих.

Даже у мертвых.

Крест Винсента состоял из двух дорог, и, по какой бы он ни шел, они вели к обелиску из камня с вырезанным на нем странным лицом.

Лицо смотрело ему вслед.

Оно видело его везде и всегда.

Винсент бродил кругами, наматывал их, как стрелка часов. И так должно было быть до скончания веков.

У каждого ведь свой крест.

Эти две дороги пересекли его душу. Они вросли в него, он принадлежал им. Винсент стал узником Перекрестка миров, его постоянным обитателем, единственным, кто не мог его покинуть. Вокруг него шептали тени, выли ветра, а в придорожной пыли появлялись чьи-то следы. Но никого не было.

Никто его не замечал.

Никто его не искал.

Взгляд Винсента был погасшим и пустым. Он и не видел почти. Едва различал обелиск во тьме. Ноги несли его по зацикленному маршруту сами.

Не об этих ли кругах ада писал Данте? Нет, кажется, о других.

Винсент не нес свой крест. Он по нему шел.

Лишь изредка из обелиска доносился женский голос.

Кто-то звал его и напоминал его имя.

«Винсент… Я близко. Я иду за тобой».

«Винсент, ты слышишь меня?»

«Слушай мой голос и помни, что я найду тебя».

Тогда его шаг замедлялся. Он подходил вплотную к обелиску, источавшему морозный холод. Винсент прижимался к нему всем телом, надеясь стать ближе к тому, кто его звал.

Он чувствовал себя слабым, брошенным, незавершенным.

– Найди меня, – беззвучно шевелились его губы. – Ты обещала. Ты обещала… Рут.

Где-то в скрытом от глаз мире его ждали. Значит, есть нечто большее, чем эти дороги, и однажды Винсент выйдет отсюда. Никто не должен тащить свой крест до конца. Потому что конца просто нет.

* * *

Вспышка света. Она резанула глаза так сильно, что в первый момент показалось, как будто их выдрали. Ничего не различить. Только свет. Все напитано невыносимой болью. Откуда она? Что болит?

Винсент кричал и молотил конечностями по металлическому креслу, к которому был прикован. Грудь выгнулась, проступили ребра. Нечленораздельный вопль сменился надсадным стоном, почти плачем. Кресло под ним гремело и лязгало от его ударов, а ремни на запястьях впивались в кожу до крови, но он не мог их разорвать.

Он даже не понимал, что прикован.

Голова пару раз глухо ударилась о жесткую спинку. Хотелось вышибить себе мозги, чтобы… прекратить все это.

В свете стали проступать темные контуры, и он начал слабеть. Или же его глаза привыкали. Он видел стерильный белый потолок, и отовсюду на него смотрели яркие лампы. Пахло больницей. Винсент сделал пару тяжелых вздохов, и его стало рвать на пол. Он кашлял, блевал, задыхался и снова блевал.

– Судно! Живее! – вдали раздался женский голос.

Чьи-то быстрые шаги. Металлический лязг.

Судно запоздало ткнулось в грудь, кто-то придерживал ему голову… Винсент выплюнул туда последнюю струйку непонятной бурой жидкости. Нос был заложен.