Блокада в моей судьбе - Борис Тарасов

Но тут меня ждало новое испытание. Не успел я пройти и двадцати метров, как в зарослях кустарника в полутьме мне почудилась морда медведя, который внимательно наблюдал за мной. От страха я онемел. Лихорадочно осмотрелся вокруг, нет ли вблизи высокого дерева, на которое можно было бы быстро взобраться.

Однако ничего подходящего не было. Бежать от медведя бессмысленно, это я уже знал от местных жителей. Что оставалось делать? Только предаться судьбе. Осторожно наблюдая за мордой медведя, в какой-то момент я обнаружил, что он вдруг исчез.

Не веря своим глазам, я еще и еще раз вглядывался в кустарник. Потом стало понятно, что я стал жертвой оптического обмана и страха.

Я начал громче звать маму, но ответа не было. Метнулся в одну сторону, затем в другую и понял, что я остался в лесу один. Каждый знает, какое неприятное чувство охватывает даже взрослого человека, когда он понимает, что заблудился. А для ребенка в незнакомом густом лесу пережить такое не дай Бог. Я шел и шел, но никаких признаков жилья или дороги не было нигде. Иногда я выходил на опушки, но на них тоже не было ни души. Я уже охрип и обессилел, издавая отчаянные вопли о помощи, но отклика не было.

Когда день уже начал клониться к закату, я, наконец, услышал какие-то звуки, похожие на рыдания. Я был убежден, что мама меня никогда не бросит, она ищет меня, и поэтому сразу решил, что это ее голос. Из последних сил отчаянно побежал в направлении звуков. Постепенно стал различать мамины возгласы. Наконец, мы с ней встретились. Обнимаемся, рыдаем оба и одновременно истерически хохочем от счастья. Вот тогда мама сказала:

– Сынок, мы от немца спаслись не для того, чтобы сгинуть в русском лесу. Надо быть осторожнее, обещай мне это.

Только к темноте мы добрались до дома. Я был совершенно обессилен и еле двигался. Не представляю даже, как нашла дорогу мама из этого незнакомого густого леса. Видимо, ее вывел какой-то инстинкт.

Мы с мамой и впоследствии не раз ходили в лес. Не для того, чтобы подышать свежим воздухом, а чтобы набрать ягод и грибов, которыми питались летом, сушили и солили на зиму. Ведь наша жизнь продолжала быть очень скудной. Но старались уже не заходить далеко и быть внимательнее.

Недалеко от нашего интерната мы обнаружили в лесу небольшое озерцо. Оно было размерами не более чем 50 на 50 метров. Берега поросли осокой. На воде пышно цвели лилии. Вода в озере была исключительно чистой и теплой, идеальной для купания. Мы быстро нашли место, очень удобное для входа в воду, здесь же было пологое дно. Природа вокруг этого лесного озера была какой-то благостной и ласковой. Сочетание чистой, теплой воды, цветов, различных трав и деревьев, множество поющих птиц создавали особый фон душевного слияния с природой. Когда мы в 1944 году уезжали в Ленинград, я специально пришел на озеро, чтобы попрощаться с этой прекрасной частичкой вятской земли.

Семья, в которую поселили маму и Ларису, жила в обыкновенной, довольно просторной избе. Хозяйку дома звали Анна Павловна Криницына. Она была тогда еще нестарой, полной сил, женщиной. Вместе с ней жили мать и сын-дошкольник.

Чтобы как-то поддерживать здоровье свое и Ларисы, маме пришлось распродавать собственные вещи. Надо сказать, что местные жители в своем большинстве не имели городской одежды, носили то, что производили сами – пряли, ткали, шили. Главным материалом был лен. Оказалось, что неожиданно большим спросом у местных крестьянок пользовались краски для тканей. Мать стала умолять отца с первой же возможностью добыть и прислать немного краски. И вот однажды он прислал несколько пакетиков.

И когда я в очередной раз пришел в гости к маме, мы организовали торговую операцию. Дома в деревне Большой Лом были окружены высокими заборами и воротами. Подходим к одному дому, дергаем за кольцо. Наконец, выходит хмурая хозяйка:

– Что вам?

Мамаша моя достает какую-то кофточку, показывает ее женщине. Та смотри, щупает, но затем отрицательно качает головой. Тогда мама достает из сумки пакетик краски. Лицо хозяйки расцветает:

– А вот это очень нужно!

Начинается торг. В итоге за пару пакетиков краски получаем несколько яиц и банку сметаны.

В этой деревне я впервые познакомился с устройством деревенского быта. Жилой дом, где разместили маму, представлял собой большое помещение с минимумом перегородок, маленькими окнами, довольно высокими потолками. В доме было множество ранее мне не известных предметов – прялка, ткацкий станок, маслобойка, у печи – различного рода ухваты, кувшины, котлы и прочие приспособления для приготовления пищи. Стены дома сплошь оклеены страницами из какого-то дореволюционного издания, повествующего о русско-японской войне.

В доме доминировала большая печь с огромной лежанкой. В центре помещения установлено деревянное корыто со специальным устройством, которое называется гнеток. В него вставляется лучина. Как только стемнеет, лучина зажигается и освещает комнату скудным светом. Когда она догорает, то огарок падает в корыто, предварительно заполненное водой, где гаснет. После этого в гнеток вставляется следующая лучина, и так весь вечер. Когда я ночевал у мамы, то добровольно брал на себя обязанности зажигать лучину, поскольку возле нее было посветлее, что давало мне возможность читать книгу.

Вспоминаю, как иногда вечерами к хозяйке приходили в гости соседки. Они вместе садились у стола и при свете лучины оживленно обсуждали различные местные новости и то, скоро ли закончится война. Воздух в избе, понятное дело, спертый, однако, поскольку на дворе зима, дом не проветривали, чтобы сохранить тепло. Самое хорошее и удобное место было на печке, где было тепло и уютно.

Весьма характерным было устройство хозяйственных пристроек. Все они были подведены вместе с домом под одну крышу. Там располагались хлев для коровы, помещения для других животных, сеновал, туалет. Рядом с домом был огород. И все это было ограждено высоким забором. Однажды я был свидетелем необычного для горожанина случая. Как-то под ночь вдруг ударил большой мороз. Хозяйка забеспокоилась, убежала во двор.

Через некоторое время она завела в избу корову. Корова вела себя смирно, видно, не впервые оказалась в такой обстановке, ее лишь почему-то беспокоил свет лучины. Наглядевшись на него, она время от времени продолжительно мычала. Вот так вместе с ней и провели вечер и ночь.

Но главное, что меня поразило, это то, что сельские жители, по существу, сами себя кормили и одевали. В каждом доме была прялка, – это такое приспособление, при помощи которого из волокон льна или конопли вытягивали нить. Затем на небольшом ткацком станке весьма замысловатой конструкции превращали эти нити в ткани. С помощью трав, каких-то корней ткани окрашивали в различные цвета, которые, правда, не были такими яркими, как фабричные.

В те военные месяцы и годы крестьяне одевались преимущественно в эти самодельные ткани. Из них же изготавливали белье, различные поделки, коврики, вышивки, которыми украшали жилища. Этим женщины занимались при любой свободной минуте. Девочек обучали умению прясть, ткать, шить и вышивать с раннего детства.