Наполеон: биография - Эндрю Робертс

Циспаданской республике свои итальянские земли к западу от реки Ольо и получали взамен Далмацию и Истрию, а также материковые владения Венеции восточнее Ольо. Венецианские земли западнее Ольо отходили Франции. Наполеон принимал как данность, что до ратификации договора он уже будет в состоянии распоряжаться венецианской территорией.

Внешне для Австрии все закончилось хорошо. Судьбу левого берега Рейна предстояло определить в будущем, а ее территориальная целостность сохранялась. Оправдывая свои договоренности с австрийцами, Наполеон заверил Директорию, что Болонья, Феррара и Романья, управляемые «братской республикой» со столицей в Милане, «всегда останутся в нашей власти». Менее убедительно звучит следующий довод: «Уступка Венеции австрийскому императору обяжет его… проявлять к нам дружелюбие». В том же письме Наполеон откровенно указывает, что Директория с самого начала похода все портила: «Если бы я продолжил путь к Турину, то никогда не перешел бы По. Если бы я продолжил путь к Риму, лишился бы Милана. Если бы я продолжал поход на Вену, то, возможно, потерял бы республику. Настоящим планом разгрома императора был план, принятый мной». Следующие слова Наполеона, должно быть, прозвучали невероятно лицемерно: «Что до меня… то в боевых действиях, мною руководимых, я всегда считал себя никем и устремился к Вене, добыв больше славы, чем необходимо для счастья»{440}. Испрашивая позволения вернуться домой, он обещал: «Моя гражданская служба своей простотой будет напоминать военную». Наполеон явно воображал себя Луцием Квинкцием Цинциннатом, который, спасши Римскую республику, снова взялся за плуг, и поскольку его рапорты были полуофициальными документами, из которых Le Moniteur публиковала несекретные фрагменты, то эти послания, вероятно, предназначались и для публики, и для просвещения «негодяев адвокатов» из Директории. Правительство, однако, четырьмя голосами против одного одобрило Леобенские прелиминарии. Жан-Франсуа Ребелль возражал на том основании, что условия чересчур суровы для австрийцев.

В ходе переговоров герцог Модены предлагал Наполеону 4 млн франков за сохранение своего трона. По воспоминанию не вполне надежного Бурьенна, австрийские уполномоченные маркиз Галло и генерал граф Максимилиан фон Мерфельд даже предложили Наполеону владетельное княжество в Германии, на что он ответил: «Я благодарен императору, но, если мне суждено величие, я буду обязан им Франции»{441}. Австрия не выказала недовольства договоренностями, достигнутыми в Леобене. Единственное возражение Галло оказалось пустячным (он «пожелал, чтобы документ был изготовлен на пергаменте и чтобы печати были побольше»), и Наполеон пошел ему навстречу{442}.

20 апреля венецианцы оказали Наполеону большую услугу. Некий капитан Ложье в нарушение правил встал на якорь у порохового склада на острове Лидо и погиб, когда венецианцы обстреляли судно. Наполеон получил повод сделать то, что он и так собирался предпринять: потребовать от венецианцев высылки английского посла и симпатизировавших Бурбонам французов-эмигрантов, выдачи всех товаров английского происхождения, уплаты 20 млн франков «контрибуции» и ареста «убийц» Ложье (среди них адмирала из знатного рода). Наполеон отверг предложенную дожем компенсацию за резню в Вероне и заявил венецианскому посланнику: «С вас каплет французская кровь». Вместо этого он потребовал уступки всей материковой территории, которой ему необходимо было завладеть до вступления в силу секретных статей Леобенского договора. Одновременно Наполеон подстрекал мятежников в Брешии и Бергамо, а 3 мая объявил венецианцам войну. На Верону за избиение французов была наложена контрибуция в 170 000 цехинов (около 1,7 млн франков), кроме того, в городском ломбарде были конфискованы все вещи дороже пятидесяти франков. Кое-кого удушили гарротой, иных сослали во Французскую Гвиану – южноамериканскую колонию, куда революционное правительство стало отправлять нежелательных лиц. Церковная утварь, а также картины, гербарии и даже коллекции «раковин, принадлежавшие городу и частным лицам» были изъяты{443}.

Всего через десять дней после объявления войны Венеции Наполеон инспирировал в городе переворот. Дож и сенаторы (предки которых держали в страхе могущественную Османскую империю), поверив угрозам секретаря французской миссии Жозефа Вильтара, покорно сложили полномочия после 1200 лет независимости республики. Венецианские власти попытались подкупить Наполеона, предложив ему 7 млн франков, и он ответил: «Коварно пролита французская кровь. Даже если вы предложите мне сокровища Перу, если замостите все свои владения золотом, этого окажется мало: лев святого Марка должен быть повержен»{444}. 16 мая 5000 французских солдат под командованием генерала Луи Барагэ д’Илье вошли в Венецию. «Освободители» сняли с собора Св. Марка бронзовую квадригу (возможно, венчавшую триумфальную арку Траяна) и отправили в Лувр, где скульптура хранилась до ее возвращения венецианцам в 1815 году.

По договору, заключенному Наполеоном с новым, марионеточным, правительством Венеции, республика обязалась передать французам три линейных корабля и два фрегата, двадцать картин и пятьсот рукописей, уплатить им 15 млн франков «контрибуции» и передать контроль над землями на материке, которые Франция собиралась разделить между Циспаданской республикой и Австрией. Взамен Франция предлагала венецианцам свою «вечную дружбу». Все это было организовано без участия Директории. В начале кампании 1796 года Наполеону не позволили без санкции Саличетти (который, хотя и симпатизировал Наполеону, номинально числился комиссаром Директории) подписать перемирие с сардинцами. С тех пор Наполеон самостоятельно заключил четыре важных мирных соглашения: с Римом, Неаполем, Веной, а теперь и с Венецией.

Наконец он готовился подписать пятое. 23 мая на улицах Генуи профранцузски настроенные демократы-giacobini схватились с правительственными силами. Власти подавили мятеж и нашли документы, указывавшие на подстрекательство Саличетти и Фэпуля. Преждевременное выступление генуэзских демократов привело Наполеона в ярость, но гибель нескольких французов дала ему повод отправить своего адъютанта Лавалетта, чтобы успокоить генуэзское правительство. Как и правительство Венеции, дож и сенат скоро сдались, и Наполеон лично составил конституцию для учреждаемой Лигурийской республики (снова без всякого вмешательства Директории[46]). За образец он взял французскую конституцию 1795 года. Учреждался двухпалатный (соответственно с 150 и 300 депутатами) законодательный орган, признавались свобода вероисповедания, равенство граждан и права местного самоуправления. Эти принципы не вполне совпадают с прежними прочными якобинскими убеждениями Наполеона, не ощущается в них и (вопреки намекам некоторых современников) корсиканский дух отмщения Генуе. После того как демократы разрушили памятник генуэзскому герою Андреа Дориа, Наполеон даже укорил их, напомнив в письме, что покойный был «великим моряком и великим государственным деятелем. Аристократия в те времена олицетворяла свободу. Вся Европа завидует вашему городу, имевшему честь произвести этого прославленного человека. Несомненно, вы приложите все усилия к тому, чтобы вернуть его статую, и я умоляю позволить мне отчасти оплатить сопутствующие расходы»{445}.

Весной 1797 года главной резиденцией Наполеону служил дворец Момбелло близ Милана, куда он приглашал для бесед Мио де Мелито. Последний рассказывал о роскошном образе жизни Наполеона. Теперь вместе с Наполеоном не только жила его семья (мать, Жозеф, Луи, Полина, дядя Жозеф Феш; остальные готовились приехать), но и были заведены почти дворцовые порядки. Адъютантов на обедах у Наполеона сменили дворяне-итальянцы. Обедали на публике, как в Версале при Бурбонах, и Наполеон выказывал, очень не по-республикански, терпимость к присутствию лакеев. Все это оплачивалось из его состояния, которое сам Наполеон оценивал в то время в 300 000 франков, а Бурьенн утверждал, что оно превышало 3 млн франков (месячное денежное содержание всех солдат Итальянской армии). Как бы то ни было, ясно, что Италию обирали не только генералы Наполеона{446}.

Мио де Мелито утверждал в мемуарах (составленных главным образом его зятем генералом Флейшманом), что 1 июня 1797 года Наполеон на прогулке в саду Момбелло сказал: «Не думаете же вы, что я ради возвеличивания шайки адвокатов из Директории, ради людей, подобных Карно и Баррасу, одерживаю победы в Италии? Что за мысль! Я собираюсь ослабить республиканскую партию, но сделаю это в свою пользу… Что касается меня, мой дорогой Мио, то я почувствовал власть и не расстанусь с ней». Далее он будто бы отозвался о французах: «Дайте им побрякушки, и они останутся довольны; их это займет, и они позволят увлечь себя, покуда цель, к которой их ведут, умело